Год ворона, книга первая
Шрифт:
Снова все перед глазами расплывается, и опять я навожу резкость, фокусируясь на бутылках. Давно пора собраться с силами и сдать все стекло. По двадцать копеек за штуку если считать… Блин, да я буду богат и финансово независим! Да и места уже нету — скоро дверь в комнату закрываться перестанет. Забавно, рубли отменили, а копейки остались…
Мысли о хозяйственных делах тут же перекидываются на окно, которое я сам же и высадил по «синему делу» с неделю уж как. Картонку надо нормальным стеклом менять. Что света нет, ну и бог с ним, а вот ближе к зиме, хоть и не мамонт, точно вымерзну.
Со стекольщиком
Цепляя по дороге бутылки, пробираюсь в санузел. Время водных процедур, мать их. Воду дадут хорошо если через пару часов. Бачок и сливное ведро, как обычно, пусты. Херня. Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! Санузел у меня совмещенный, поэтому ходить далеко не надо — до ванны рукой подать. Заглядываю. Есть все же в мире справедливость и доброта! Почти полная. Видно, автопилот не подвел, успел набрать. Мастерство и опыт не пропьешь!
Упираюсь руками в край и решительно опускаю гудящую голову в воду. Бля, что же она такая холодная-то?! То есть поначалу-то она кажется обжигающе горячей, как в кипяток нырнул. Тут главное первые пару мгновений перетерпеть. А дальше легче, вроде как приятный компрессик положил. Эх, стать бы рыбой и вот так всю жизнь в живой воде плавать. В детстве котом мечтал стать, чтобы видеть в темноте и везде лазить, а сейчас вот — рыбой…
Частично прихожу в себя. И двадцати секунд хватило. Вот что значит радикальный подход! Отфыркиваюсь, вытираю подолом футболки лицо. Просветленная оптика — великое дело!
Но не везде. Тихо матерюсь сквозь зубы.
Местные домоправители собрали в переходящую, как вымпел ударника соцтруда, «отселенческую» квартиру все самое негодное, хлам с окрестных домов. Да и с прошлыми жильцами не особо везло. Так что живу как в Сталинграде, разбито все, что может быть разбито. А что не может — тоже. Унитаз, бачок, раковина… Решетка на вентиляции — и та. Хотя там гипс, ему много не надо. В ванне выщерблена половина эмали. Даже у зеркала, что перекосилось над умывальником, отбито два угла. И само оно какое-то… Как те воздушные шарики из анекдота — не радует!
Гляжу на себя в исцарапанную и мутную поверхность. После нырка не только мозги на место встали. Прическа и та пришла в относительный порядок. Правда, волосы отросли и лезут на уши. Блин, и стригся-то не так давно. Месяца не прошло. А рожа заросла как у моджахеда. Еще пару дней, и можно смело записываться в дервиши. Если они белобрысыми бывают.
Пытаться сбрить это намордное безобразие древним, как дерьмо мамонта, «Харьковом» не вариант. С другой стороны, чтобы скоблиться безопаской, нужно минимум одно новое лезвие и горячей воды побольше, а то морда начнет облезать, как у шелудивого. Но ничего из списка у меня нет. И руки дрожат. Мелко, но противно.
Кстати о птичках, то есть о руках. Правая начинает ощутимо саднить. То есть болела-то она, похоже, и раньше, но сейчас я ее разработал, и боль из тупой и постоянной стала дерганой, колющей. Да уж — под костяшками чернеет сплошной
Хотя, конечно, перед кем я понты кидаю, как персидскую княжну в набежавшую волну?… Чтобы убить человека голыми руками, нужна совсем другая форма.
Снова смотрю на свое отражение в мутном надколотом зеркале и понимаю — нет, убить точно не мог. Правильный бой с бухлом не дружит. А вот я как раз дружу, самозабвенно, так сказать.
В общем, не стоит дергаться раньше времени. Будем переживать проблемы по мере их поступления, а не загодя. Вечером в «Ласточку» наведаюсь, все и узнаю. Товарищи по-любому расскажут. Такая информация по городку разнесется мгновенно. Он у нас маленький…
Бросаю прощальный взгляд на свою хмуро-помятую физиономию, и под несмолкающие фальшивые стенания общипанного «Орла» иду одеваться.
И ведь к этому птицу народ, оказывается, ходит. Запись-то концертная, с длинными проигрышами, заунывным подпеванием зала, с бесконечными «бис!» и прочими аплодисментами. Минут десять точно тянется, и заканчиваться все никак не собирается. Я уже штаны нашел, а она все нудит и нудит. И мерзко же как. Гестаповцы оценили бы. Как это… вербальное средство дознавания, во!
Закрываю дверь в квартиру, благо открывать ее не требуется, это я обычно вечером забываю. За спиной хлопает скрипучая дверь подъезда. Зябко ежусь. Интересно, вот отчего так сложилось, что в здешних краях по утрам так сыро даже летом? И холодно, как осенью. Хотя, нет, понятия «холодно» нет. Бывает свежо, очень свежо, и так свежо, что ну его на хер. Нынче вторая стадия. Или это меня с бодуна трясет?
Впрочем, и от уличного «очень свежо» есть польза. Прохлада, будто огуречный рассол, глушит набат в голове и морскую болезнь в желудке. Жрать, правда, начинает хотеться, но и это с моей работой дело поправимое.
Выруливаю со двора на улицу и громко матерюсь. Долбаная песня, походу, будет преследовать до конца дня — теперь она исторгается из форточки на первом этаже.
Балы, красавицы, лакеи, юнкера И вальсы Шуберта, и хруст французской булки Любовь, шампанское, закаты, переулки Как упоительны в России вечера!Скрипя зубами от бессильного отвращения и борясь с желанием запулить в окно кирпич, бреду дальше, чуть пошатываясь в такт музыке. «Как упоительны…» Хер там, «Как отвратительны!»
Ненавижу всех. И все. А особенно, то, что вокруг. И ровные ряды пятиэтажек по правой стороне улицы, и разнокалиберные хатки частного сектора по левой. Ненавижу оставшиеся за спиной ворота КПП бывшего военного аэродрома… Даже сереющий вдали бюст знаменитого космонавта, которого угораздило родиться в этой дыре, и то ненавижу. Хотя, он точно последний, кто виноват в моем паршивом настроении и самочувствии…