Год ворона, книга первая
Шрифт:
Теперь уже он взял фломастер и начал набрасывать на листе какие-то символы. Собеседники склонились над столом. Их разговор продлился еще без малого два часа, после чего все исписанные листы были аккуратно сожжены в большой пепельнице, услужливо поданной управляющим. После окончания беседы отдыхавший в одном из бунгало «Хилтона» пилот вертолета получил команду готовиться к взлету.
Вскоре винтокрылая машина с высокопоставленным пассажиром взмыла в воздух. Однако «Робинсон» не стал возвращаться в Шарджу, а взял курс на
20. Эстафетная палочка
Магнитофонная исповедь Вити Сербина при трезвом рассуждении оказалась чемоданом без ручки, при этом набитом совсекретными документами. То есть, выкинуть нельзя ни при каких обстоятельствах, а утащить с собой — невозможно. Выход один — как можно скорее передать пленку «куда следует», а после сидеть, как мышь под веником, в ожидании, когда хорошие парни найдут бомбу и разгонят плохих парней. Может, даже меня наградят… Нет уж, нахер всяческие награды, тут бы живым остаться…
Мысль «куда следует» плавно перетекла в вопрос «А кому следует?». К счастью для многострадальных мозгов, тут мой выбор оказался совсем невелик.
Нужный мне человек, скорее всего, находится на работе. Чтобы свести риск до минимума, оставляю Милку на обживании и не ленюсь пересечь полгорода, чтобы отзвониться с телефона-автомата на пригородном вокзале. Камер вокруг не видно, но береженого бог бережет, и говорить придется покороче. Лишь бы взял трубку именно тот, кто мне нужен…
— Слушаю! — знакомый голос звучит неожиданно.
— Узнаешь? — спрашиваю без лишних церемоний и стараясь вложить в произнесенное слово максимум своих характерных интонаций.
— Допустим… — ответ несколько двусмысленен, но в голосе ловлю не только удивление, но и неподдельную радость. Этого более чем достаточно.
— Через час двадцать ровно. Там где крайний раз пиво пили. Ждать не буду. Очень нужно.
Бросаю трубку, не дождавшись ответа. Появится, никуда не денется. Или это я так себя утешаю… Втиснувшись в толпу, ныряю в подземный переход. Времени, чтобы успеть к точке рандеву, у обоих в обрез.
Мы вместе учились в Одесской академии Сухопутных войск, были в одном отделении. На младших курсах спали на соседних койках в кубрике, а потом, на последних, жили в одной комнате общаги. После выпуска разбежались на пять лет.
Снова встретились в Ялте, на закрытом чемпионате по «охранным видам спорта», где он представлял спецподразделение по борьбе с терроризмом и, как и я, входил в команды по рукопашному бою, стрельбе и экстремальному вождению.
Ребята из нашего антитеррора по общему зачету обскакали россиян, казахов и белорусов (соревнования были международно-постсоветские, там встречались люди из бывшей «девятки», знавшие друг друга еще с брежневских времен), и наступали нам на пятки. Все решал последний горный заезд, в котором лидировали мы вдвоем… Трасса была жестокой даже для Крыма. На приличный транспорт
В общем, рассказывать особо не о чем, но в тот день похудел я на серпантинах килограмма на три, не меньше. Пришел к финишу первым, с отрывом всего лишь на три секунды, обеспечив команде победу, а себе двухнедельный внеплановый отпуск в санатории «Ливадия», рядом со знаменитым дворцом.
Капитан Бондаренко, тоже не обиженный своим начальством, оказался соседом по этажу. Два капитана выпили море водки, пощипали перышки охочим до приключений курортницам и разъехались по домам с твердым намерением более не прерывать общение.
А крайний раз, о котором я говорил, квасили мы в сквере напротив Дарницкого вокзала. Тогда я после увольнения нашел, наконец, работу. Грузчиком. Уже бухал по-македонски, на ходу и с двух рук, и находился в последней стадии развода, который, под непрекращающиеся скандалы, плавно перетекал в раздел имущества.
В тот день, пытаясь открыть дрожащими руками бутылку пива, я изливал душу Сереге — последнему человеку из прошлой жизни, которого мог назвать другом. Серега терпеливо кивал, но при этом незаметно и часто поглядывал на часы…
Оказавшись на нужном месте, захожу в тыл монументу, вокруг которого и разбит сквер. Делая вид, что выпасаю кого-то из скачущих вокруг деревянных домиков ребятишек, осторожно выглядываю из-за огромной ивы. Бондаренко на месте. Сидит на лавочке, небрежно закинув ногу за ногу, и положив руки на спинку. Однако, чуть сжатые и напряженные плечи ясно говорят о волнении.
Подхожу из-за спины и присаживаюсь на другом конце скамейки. Сидим с минуту, делая вид, что другу друга не знаем. Вытаскиваю сигарету, сдвигаюсь поближе, интересуюсь насчет огонька. Серега щелкает тяжелым позолоченным «Зиппо» и, чуть шевеля губами произносит:
— Здоровеньки булы!
— И тебе не хворать! Один?
Вопрос вроде бы идиотский. Если капитана страхуют, то хрен он признается. Но если спросить неожиданно, есть вероятность, что клиент лажанется и спалится…
Бондаренко убирает зажигалку, бросив на меня обиженный взгляд. Ну да, заподозрил в нехорошем… Знаем мы вас! Сам из таких! Впрочем, если он врет, то за время, что мы не пересекались, он стал профессиональным актером.
— Ты откуда? — спрашивает он.
— Оттуда.
— Гляжу, начал в себя приходить?
— Жизнь заставила.
— А как у тебя сейчас с этим делом? — он характерным жестом щелкает по нижней челюсти.
— Нормально. До «белки» больше не допиваюсь.
— Уже лучше. Где сейчас?
— На белом свете.
— Темнишь, Витя, — Бондаренко произносит без обиды, просто констатируя факт. — Говори, зачем звал.
— Значит так. Минут пять ты слушаешь не перебивая, даже если сочтешь, что крыша моя съехала в бессрочный неоплаченный отпуск окончательно. После задаешь вопросы. Дальше — по обстоятельствам.