Год зеро
Шрифт:
Она нахмурилась:
— А вот этого не стоит делать.
— Звучит так, будто вы рассчитываете на какую-то иную помощь.
— А вы? Молитесь за нас?
— Нет.
— Вот и я тоже, — сказала она. — У нас и без того здесь хватает вуду.
— Я лишь хотел сказать, что они с вами.
Он взглянул на карту Страшного суда. Усики чумы тянулись из Чикаго, словно щупальца кроваво-красного португальского кораблика.
— Налегайте-ка. — Она показала пальцем на его гамбургер. — У меня деловая встреча. Попрошу кого-нибудь в офисе устроить вас. Вторую половину дня можете отдыхать.
— Я хотел бы поблагодарить… —
— Знаю, — сказала она. — Премного благодарны и обязаны мне жизнью. Не волнуйтесь, вам придется отрабатывать.
— У вас есть для меня дело?
— Хочу как-то оправдать ваше пребывание здесь, — сказала она. — Вы действительно были антропологом?
— По легенде.
— Вы грабили раскопки Голгофы?
Окс, подумал он. Нет смысла скрывать.
— Кости. Частицы дерева. Металлические обломки.
— И вы сидели в тюрьме? — Он был в ее власти.
— Да.
— То, что надо, — сказала она и ушла.
Ему выделили крохотную квартирку в городе и дали именной жетон — пропуск в «Альфу». Все остальное было в свободном доступе для любого жителя: еда, одежда, велосипед. В первый вечер он несколько часов простоял у окна, оробевший и очарованный городом света.
Это была страна Джорджии О’Киф [54] . Закат пылал огнем. На крышах соседних домов семьи и друзья собрались на барбекю, немного выпить и полюбоваться закатом. Далеко-далеко горы Сангре-де-Кристо [55] , оправдывая свое название, окрасились в багрянец заходящего солнца.
54
Джорджия О’Киф — американская художница (1887–1986). (Прим. перев.)
55
Sangre de Cristo — Кровь Христа (исп.). (Прим. перев.)
Здесь никогда не становилось по-настоящему темно. Лос-Аламос в свое время устроил себе собственную атомную электростанцию с запасом плутония. Город сиял ярче парка развлечений. Улицы сверкали и искрились. Звучала музыка. Натан Ли оставил окно открытым. В комнате было прохладно от горного воздуха. На той стороне в окне танцевала молодая пара. Так мило. Наконец он задернул шторы и лег спать.
Миранда разбудила его глубокой ночью. Он решил, что продолжает спать: телефонного звонка он не слышал три года.
— Седельные сумки нашли именно там, где вы указали, — сообщила она. — Нам пришлось открыть их. Большинство образцов бесполезны. Два-три, возможно, пригодятся. Хотите взглянуть?
— Завтра?
— Завтра уже настало, — уточнила она.
— То есть прямо сейчас?
— А разве вам не интересно увидеть то, что породили?
Миранда почти бегом провела с ним экскурсию по секторам «Альфы», упрятанным под землей. Это было, как он понял, знакомством не столько со зданием и работой, сколько с идеей. Они задержались у одного окна: в углу лежали его седельные сумки. На рабочем столе было выложено содержимое смитсоновского пакета, разрезанное на кусочки, с аккуратно
— Наша база данных.
Она распахнула дверь большой камеры. Холодный пар, как дым, вырвался наружу. Термометр показывал минус семьдесят. Она сняла крышку пенопластовой упаковки с нанесенным маркером номером: сотни тоненьких стеклянных трубок с желтой жидкостью торчали из отверстий.
Миранда коснулась пальцами пробирок.
— Иерусалим, — сказала она. — Четыреста двадцать три души из первого века. По крайней мере, их ДНК. Что в принципе одно и то же.
— Это из костей?
— Из костей, зубов, твердых тканей. Соскобы высохшей крови с кусков дерева и металла.
— Да как такое возможно? — поразился Натан Ли. Он был поверхностно знаком с генетической археологией. — ДНК можно выделить только из мягких тканей, иначе она не сохраняется.
— Несколько лет вы не имели доступа к информации.
Миранда снисходительно похлопала его по руке.
— Стволовые клетки, — констатировал он.
Ему хотелось выглядеть знающим или, по крайней мере, не совсем уж темным.
«Интеллектуальная гордость? — спросил он себя. — Или желание произвести впечатление на женщину?» Он мысленно посмеялся над собой.
— Стволовые клетки чересчур примитивны для наших задач, — сказала она. — Слишком характерны. Они растут и развиваются как угодно в зависимости от нашего желания, мы работали с ними еще в самом начале. Но нам нужны были клоны, которые обладают иммунными реакциями на вирус. Это означает отбор более развитой, «продвинутой» клетки из образцов. Лимфоциты. Т-клетки. В-клетки, С-клетки. Все семейство. Клетки памяти.
— А вот их я мог бы тратить и побольше в начальной школе, — пошутил Натан Ли.
Он не учел, что здесь запретная для шуток зона.
— Это память иного рода, — сказала Миранда. — Т-клетки запоминают иммунные реакции и «откладывают» их на черный день. К примеру, ветряная оспа. На протяжении столетий наши предки были перед ней беззащитны, но с течением времени она эволюционировала вместе с паразитом. Смертельная инфекция постепенно превратилась в легкое заболевание детишек младшего школьного возраста. В наше время, когда вы подвергаетесь воздействию вирусов ветряной оспы, клетки памяти всякий раз вспоминают строение ее белка и дают команду вашему телу выработать определенный антивирус, чтобы убить болезнь. Клетки памяти — это как древние библиотеки. Они хранят тайны тысяч микробов, в битве с которыми победителями вышли наши предки.
Их следующей остановкой, или паузой, был кабинет ПЦР. Полимеразная цепная реакция — метод разделения двойных нитей ДНК и искусственного создания двух спиралей из одной. Из двух — четыре спирали, из четырех — восемь, и так до бесконечности. Двенадцать машин размером с пинбольный автомат бесшумно трудились. Весь процесс был автоматизирован.
Натана Ли поразило сочетание самого простого и высоких технологий. Среди ПЦР-машин, компьютерных мониторов и «башен» электронных микроскопов лежали будничные предметы домашней утвари: тефлоновая лопаточка, миски из жаростойкого стекла, мерная чашка пекаря, штопор. Пожелтевшие комиксы «Дильберт» и «По ту сторону» украшали стены. Фотографии детей вперемешку с давними выпусками журналов «Нейчур» и «Внешний мир».