Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды
Шрифт:
— Пока отказ, — сумрачно ответил я. — Только отступать не собираюсь. Сегодня же напишу в министерство и в ЦК.
— Думаешь, пробьешь?
— Пробью. Лоб себе расшибу, а пробью.
— Лоб расшибать не надо, это штука ценная, — усмехнулся Трифонов. Встал и сказал: — Пошли до хаты?
Я ответил:
— Я останусь здесь, Павел Харитонович, отдохну немного наедине.
— Что ж, отдохни, — коротко согласился Трифонов.
Я остался в одиночестве. Не хотелось сидеть на камнях. Я нашел полянку среди валунов и улегся на траве. Лежал на спине, глядя на медленно
Разбудили меня голоса Светланы и Крамова. В первые секунды мне показалось, что я еще сплю.
— Все мы меняемся, — говорил Крамов. — Как написано в одной умной книге: «Никто не в состоянии остановить время или заставить его проходить бесследно». Все мы меняемся — и вы, и я, и Андрей.
— Вам кажется, что Андрей изменился? — быстро спросила Светлана.
— Да нет, это я так, к слову, — ответил Крамов.
Нет, я не спал.
Моим первым побуждением было вскочить. Но что-то удержало меня. Видимо, простое желание услышать, о чем они будут говорить. К тому же я не мог определить, долго ли спал и давно ли здесь Светлана и Крамов; увидев меня, они решили бы, что я подслушивал их разговор.
Впрочем, эта последняя мысль пришла ко мне позже. Я затаился потому, что мне хотелось услышать их разговор. Именно поэтому.
— Да, пожалуй, вы правы, — сказала Светлана. — Андрей изменился…
— Вы находите? — равнодушно откликнулся Крамов. — В чем же?
— Это трудно объяснить так, словами. В нем появилась… решительность какая-то.
— Ну, этого он никогда не был лишен, — усмехнулся Крамов.
— Нет, я о другом говорю. Как бы вам это объяснить?.. Раньше он был решителен вообще и мягок, податлив, восторжен в частностях. А теперь в нем появилась какая-то угловатость, резкость. И непреклонность. Ну… не знаю, не могу я вам это объяснить.
— У вас с ним размолвка? — подчеркнуто дружеским тоном спросил Крамов.
— Нет, нет! — ответила Светлана. — Все хорошо.
Я боялся, что они услышат стук моего сердца — так сильно оно колотилось.
— Послушайте, Светлана Алексеевна, — продолжал Крамов, — мы с вами взрослые люди, не мое дело вмешиваться и допрашивать вас. Но меня как друга Андрея интересует: вы собираетесь за него замуж.
— Замуж? — переспросила Светлана, точно не понимая смысла вопроса.
— Да. Именно об этом я и спрашиваю. Андрей любит вас, он мне сам признавался в этом. Вы… Словом, вам понятен мой вопрос?
— Да, я тоже люблю Андрея, — громко и даже с каким-то вызовом сказала Светлана.
— В чем же затруднение?
— Ах, неужели вы не понимаете, что не все так просто в жизни! — Слова Светланы прозвучали очень искренне и как то тоскливо. — Впрочем, — добавила она ужо другим тоном, — в конце концов я выйду за него замуж. Больше вопросов нет?
— Еще один: когда?
— Вам хочется погулять на свадьбе?
— Почему же не погулять… если свадьба состоится?
— Вы
— Нет, зачем же, — равнодушно ответил Крамов. — Вы очень подходите друг к другу. Если прежде у меня и были сомнения, то вы рассеяли их. Вы очень, очень подходите друг к другу. Вдвоем вы пробурите десятка два гор и умрете у подножия двадцать первой с сожалением, что осталось еще несколько тысяч гор, которые вам не удалось пробурить уже по не зависящим от вас, так сказать, обстоятельствам.
— Наверное, так и будет. А вам кажется, что это плохо? — снова с вызовом спросила она.
— Не кажется, — ответил Крамов. — Вы и Андрей просто созданы для увлекательной, романтической жизни. Особенно вы, Светлана Алексеевна. Вы помните нашу беседу тогда, на озере? Вы помните, что я говорил вам, когда Андрей собирал свои камушки?
— Мне неприятен этот разговор, Николай Николаевич.
— Какой? Тот? Этот?
Послышался шум осыпающейся гальки, — вероятно, Светлана встала.
— Хорошо, — сказал Крамов, — я не буду больше говорить на эту тему. Пойдемте. Дело не во мне. Нельзя уйти от самой себя, Светлана Алексеевна, от своих мыслей и раздумий. Можно проделать восемьдесят тысяч верст вокруг самой себя, но результатом такого путешествия будут только усталость и разочарование.
И, резко меняя тему разговора, он каким-то стеклянным голосом сказал:
— Я хотел поговорить с Андреем о нормах. У меня там нормировщик невесть что намудрил. А как у вас?
Светлана ответила, что нормы, первоначально установленные мною, оказались почти такими же, как те, новые, что установил нормировщик.
— Поэтому рабочие и давали у вас такие низкие темпы, — убежденно сказал Крамов и, точно возражая кому-то, добавил: — Что же держит здесь, среди голых гор, людей, если не деньги?
— Однако на вашем участке и после пересмотра норм показатели выше наших.
— Я сумею дать проходку, чего бы это ни стоило! — неожиданно жестко сказал Крамов, — А вы… вы еще комбинаты бытового обслуживания, пожалуй, надумаете строить.
— Андрей считает, что надо улучшить жизнь людей.
— Романтик! — с явной насмешкой произнес Крамов. — Романтизм — неплохая штука, но в показателях строительства туннеля такой графы, к сожалению, нет. Иначе Андрей был бы на коне. Впрочем, Светлана Алексеевна, я ведь тоже романтик.
— Вот как?
— А вы думали? Только моя романтика другая…
— Ну, видно, нам не найти Андреи, — прервала его Светлана.
Они прошли совсем близко от меня, но я, окруженный валунами, не видел их.
Когда их шаги и голоса замерли вдали, я вскочил. Мне хотелось побежать, догнать их, с разбегу схватить Крамова за плечо, с силой повернуть к себе, ударить его…
Зачем он сюда приехал? Ведь мы виделись всего несколько часов назад!
И вдруг я понял. Он трус, испугался, что наговорил лишнего, испугался, что я разгадал фальшь его слов, которыми он пытался прикрыть всю жестокость своих рассуждений о людях. Он испугался моего внезапного ухода и поспешил вслед за мной, чтобы новыми словами, новой игрой в искренность сбить меня с толку…