Год жизни
Шрифт:
— Ох ты, чертушка! — восхищенно сказала Марфа Никаноровна, открыто глядя на Игната Петровича. Не выдержала, засмеялась, вытерла кончиком платка губы.— Как, Тамара? Продадимся купцу в кабалу?
Тамара недоверчиво смотрела на Крутова. Не обманет ли? Не отдаст ли весь заготовленный лес на постройку промывочных приборов? С него станется. К тому же — согласятся ли женщины ехать в тайгу валить лес?
— Решайте скорей, пока я добрый,— поторопил женщин Крутов.
— Давай живей думай,— сказала Марфа Никаноровна.— Я — за. Видать, другого
Так состоялся неписаный договор начальника прииска с женсоветом.
Арсланидзе долго смеялся, когда Тамара рассказала ему о предложении Крутова.
— Прижал вас Игнат Петрович, молодец. Учел обстановку. Значит, двести кубов на бочку — получайте ясли? А знаешь, в чем-то он прав. Прав, черт возьми. Не все ж с него требовать, надо и помочь. Только в одном вы промахнулись. Вдруг он сполитикует? Надо было договор написать по всей форме, поторжественней, скажем: «Пакт о взаимной экономической помощи и наибольшем благоприятствовании. Обе высокие договаривающиеся стороны...»— и прочее, как там полагается на дипломатическом языке. И в рамку его для солидности.
— Ну тебя. Ты всегда смеешься,— сердилась Тамара.— Посоветуй лучше, как женщин привлечь к воскреснику. Вдруг осрамимся?
Но опасения Тамары оказались напрасными. Уговаривать почти никого не пришлось. Первой сама пришла, узнав о предстоящей заготовке леса на строительство яслей, Евдокия Ильинична.
— Хоть сколь, а помогу.
— Господи, ну конечно же! — просто сказала Нина Черепахина, едва Норкина заговорила с ней о воскреснике.— Как я могу не поехать? Прииск задыхается без детских яслей.
Согласилась ехать и Зоя, к которой сходила Тамара. Между Зоей и Тамарой давно уже не существовало прежней дружбы. Зоя не могла избавиться от ощущения какой-то вины перед Арсланидзе, злилась на себя за это и нарочно держалась с ними подчеркнуто сухо. Однако внешне отношения оставались корректными. Без расспросов Зоя внесла свою фамилию в список женщин, собиравшихся на воскресник, хотя ей очень не хотелось очутиться под их перекрестными взглядами. Подтолкнул разговор с Крутовым. Он дал понять Зое, что ей неудобно остаться в стороне. Скажут: начальник прииска требует помощи от чужих жен, а на свою не дает ветру дунуть.
Зато уперлась бездетная жена бригадира шурфовщиков Настя — разбитная, крепкая бабенка с кирпичным румянцем во всю щеку.
— На кой ляд я поеду? По мне, хоть будут ясли, хоть нет — все едино. Мне в них своих детей не таскать. Пущай хлопочут, которые с кузовом ходят, а меня не невольте. А нет, пущай Крутов строит. Ему-то, старому кобелю, с молодой женой ясли пригодятся.
— Гляди, Настя,— сдержанно ответила Марфа Никаноровна,— мы никого силком не заставляем. Но учти, Игнат Петрович распорядился к Первому мая продавать тюль только тем, кто участвовал в лесозаготовках.
Такого распоряжения Крутов не отдавал.
Желтые глаза Насти испытующе остановились на лице председателя женсовета. Тюль!.. Это в корне меняло обстановку. Следовало поразмыслить.
— А как там... пилить или топором махать?
— Всякая работа. Есть и сучки сбивать.
— Ладно, пиши, однако,— сдалась Настя.— Только чур — мне сучки обрубать. Я женщина сырая, мне тяжелая работа вредит.
Труднее всего оказалось добраться до Феклы. Марфа Никаноровна долго ходила вдоль высокого забора, за которым стоял дом Галгана, и отплевывалась в сердцах:
— Ну, язвило б тебя, варнака! Ниоткуда не доберешься. Хотя б в окно постучать, и то нельзя.
Калитка не открывалась. На крыльце никто не показывался. Только Сатана выходил из себя, рвался с цепи, свирепо рычал, чуя человека за забором. Норкина хотела уж повернуть назад, несолоно хлебавши, но, на ее счастье, Галган оказался дома. Обеспокоенный непрекращавщим-ся рычанием собаки, он вышел во двор и открыл калитку.
— Марфа Никаноровна! Какими судьбами? — сладко пропел Галган, сделав обрадованное лицо, но войти не предложил.
Впрочем, Марфа Никаноровна и сама не торопилась перешагнуть порог калитки. У крыльца вставал на дыб-ки, в исступлении грыз железную цепь, роняя клочья пены, страховитый зверь.
— Чтой-то ты, Тимофей Яковлевич, отгородился от народа? Стучи — не достучишься, зови — не дозовешься.
— Да плотники перемудрили, Марфа Никаноровна, переусердствовали с забором. Я всего-то...
— Ладно, недосуг мне тут с тобой калякать. Я ведь . не к тебе пришла, а к Фекле.
Норкина рассказала о цели своего прихода.
— Право, не знаю,— с сомнением покачал головой Галган,— поедет ли она. Прихварывает эти дни, все больше в постели. Конечно, для общественного дела душа винтом, а все же... Пойду спрошу у нее.
Но в эту минуту Фекла сама появилась на крыльце. Марфа Никаноровна поманила ее пальцем и знаками объяснила свою просьбу: несколько раз замахнулась воображаемым топором, потом показала на тайгу, ткнула
себя и Феклу в грудь и, наконец, сделала вид, что укачивает ребеночка. Лицо глухонемой просияло. Она быстро закивала головой, замычала в знак согласия. Потом игриво толкнула Марфу Никаноровну локтем и хвастливо подняла рукав своей кофточки. Мощный бицепс, впору мужскому, перекатывался под кожей.
К Клаве Марфа Никаноровна зашла в столовую. Девушка вытерла руки фартуком, расписалась и несмело спросила:
— А ребятам никому нельзя на воскресник?
— Почему же? Пожалуйста. Чем больше людей, тем лучше.
Одна лишь Царикова наотрез отказалась принять участие в воскреснике. Злая на весь свет, даже на себя, она безвыходно засела на радиостанции.
8
Настало воскресенье. К семи часам утра у конторы собрались почти все женщины прииска. Торопливо подходили задержавшиеся, отмечались в списке у Норкиной.