Годы без войны (Том 2)

Ананьев Анатолий Андреевич

– У него ноги больны, - сказал Борис, чтобы оправдать смущение отца.

– Что у вас с ногами?
– тут же спросил Петр Андреевич, уже взявшись было за коньяк, чтобы начать разливать его по рюмкам.

– С фронта еще, - опять за отца ответил Борис.

– С фронта, с фронта... Да-а, достает-таки нас война. Ранение?

Контузия?

– Стеной придавило.

– Могу, если хотите, устроить вас в Лефортово, в военный госпиталь. Подумайте, - добавил Петр Андреевич, видя нерешительность свата.

Рюмки были так малы, что Павлу казалось, нечего было держать в пальцах. Но как, однако, ни малы были эти рюмки, после первой, выпитой за

приезд свата и за его здоровье, и особенно после второй и третьей, выпитых за здоровье молодых и здоровье хозяйки (генерал не мог позволить себе не выпить за здоровье жены), все повеселели, и Павел, не замечая, что прежде смущало его, охотно разговорился за столом. Мария Дмитриевна в который раз спросила его о Екатерине, оставшейся в Мокше, и сказала, что со дня дочериной свадьбы была самого лучшего о сватье мнения.

Затем разговор переключился на Бориса и Антонину, которой предстояло рожать, на суетную столичную жизнь и опять на деревню, на сватью и затем на Бориса. Кофе был выпит, но так как никому не хотелось выходить из-за стола, принесен был апельсиновый сок в высоких хрустальных фужерах (и лед, по желанию, как попросил Петр Андреевич), и беседа постепенно словно бы разорвалась на два рукава: женский, в котором главенство взяла Мария Дмитриевна и в который то и дело ею вовлекался Борис, и мужской, где руководил и направлял разговор Петр Андреевич.

Мария Дмитриевна начала с того, что опять похвалила розовое платье дочери. Платье было удачным, и розовый цвет шел Антонине; но по тому ходу мыслей, какой логичен всегда только для женщин, это оказалось лишь поводом, чтобы заговорить о себе.

– Когда я носила Антонину, - приглашая Бориса непременно послушать, сказала Мария Дмитриевна, - ну что вы, Боренька, тогда все было иначе.

Петр Андреевич, позабывший о своем намерении прощупать свата, заговорил с ним о тех деревенских проблемах, которые все больше и больше поднимались теперь в печати. Как человек военный, он был далек от этих проблем; но как человеку государственному, гражданину отечества, как он любил подчеркнуто сказать о себе, ему не безразлично было, что происходило в деревне. "Что-то, видимо, происходит", - думал он, читая статьи, прислушиваясь к мнению общественности и видя озабоченность в тех правительственных кругах, с которыми соприкасался. И хотя для него, не испытывавшего нужды в продуктах, трудно было понять, что на самом деле происходило в деревне ("В конце концов, все есть и откуда-то берется, так кем и чем мы недовольны?"), но в то же время, говоря себе, что дыма без огня не бывает, он старался присмотреться и разобраться во всем. Теперь же ему представлялся случай, которого он не мог упустить, и он прямо спросил Павла:

– Все сейчас в один голос говорят, что в деревне плохо. Скажите, действительно ли это так?

– Плохо?
– удивился Павел.
– Это ведь как посмотреть. На земле оно что ж хорошего? Сила нужна. А до того, как живем - да так и живем, как всегда жили.

– Я не об этом, - перебил Петр Андреевич.
– Вот пишут, у земли хозяина нет.

– Почему же, а мы кто?
– возразил Павел.
– Ну а если побольшому, так разболтался народ. Все над нами Илья должен стоять, а нет Ильи, так и спустя рукава.

– Бригадир, хотите сказать.

– А как же.

– Ну а вам, вы извините, конечно, что я задаю такой вопрос, вам тоже Илья нужен? Над вами, вернее?

– Надо мной - дело другое. Таких, как мы, мало осталось.

– Но все-таки остались?

Павел усмехнулся.

–

Камень крошится, железо ржавеет, а человек, что же вы думаете?
– с этой же усмешкой на лице спросил он. Он чувствовал, что ему задавались те же почти вопросы, какие в разной форме, но с одинаковой этой же сутью задавались корреспондентами, приезжавшими в деревню; и как бы искренне ни отвечал корреспондентам Павел, в статьях и заметках о себе неизменно прочитывал, что он - механизатор широкого профиля, маяк, новая на деревне сила, на которую надо равняться.
– Не вечны мы, - отвечая не столько свату-генералу, сколько тем корреспондентам (типа Тимонина), которые не хотели или не могли понять проблему, добавил Павел.
– В руках у нас дело, а передать некому, вот в чем беда. И виноваты в этом, я думаю, в первую голову мы сами. Все хотелось, чтобы дети выше пошли, а выше - куда?
– в город.

Четверо сыновей у меня, и все на сторону. Ну как вот с нпм, - строго будто, но в то же время с теплотой, по которой заметно было, что он доволен сыном, проговорил Павел.

– Город тоже надо пополнять, это естественно, без этого нельзя, сказал Петр Андреевич.
– Городу нужны кадры. Я вот тоже из деревни. Все мы из деревни, - уточнил он.
– Интеллигенция мужицкой косточкой прирастать должна.

Мысль эта была давней и любимой мыслью Петра Андреевича.

Услышав, что говорят об интеллигенции и мужицкой косточке, и почувствовав (по ходу разговора), что речь словно бы о нем, Борис повернулся к отцу и тестю. "Обо мне? Что же они обо мне?" - сейчас же подумал Борис.

– Конечно, я не сомневаюсь, что такие люди, - Петр Андреевич кивнул на Бориса, - везде нужны. Он был бы хорош и незаменим в деревне. Но он нужен и незаменим здесь. В сущности, - с удовольствием развивая свою мысль, продолжил генерал, - мы столкнулись с непреодолимым противоречием. Материя не исчезает, а только переходит из одного состояния в другое, переливается из деревни в город.
– И, усмехнувшись своей шутке, покачал головой.

– Тенденция века - заменять человеческий труд машинами.
– Борис вставил то, что считалось официальным мнением и не открывало ничего нового; но мнение это было удобно Борису тем, что, во-первых, оправдывало его и перед отцом и перед временем и, во-вторых, должно было прозвучать в поддержку тестя, расположением которого Борис дорожил.

– В корень, браво, в корень, - сказал генерал.

– Техники нынче, кто же возражает, много, - согласился Павел.
– И хорошей. Но сколько ее ни прибавляй, все людей не хватает. Техника техникой, а человек человеком.

– И все-таки, - опять перебил генерал.
– Я, например, многое не понимаю. Насыщенность, а по-нашему, по-военному, плотность тракторов на гектар с каждым годом увеличивается, а продвижения вперед нет. Топчемся, вот вопрос. А почему? Стихия? Но так она для всех стихия.

– Вопрос верный, но главное все же земля, а ее сколько было, пахотной, я имею в виду, столько и есть.

– А химикаты, а удобрения на что?

– Если бы мы все, что нам дают, сыпали в землю, то и этого урожая, что берем, не брали бы, - заметил Павел.
– Этого добра в бумажных мешках у нас и на складе и за складом, а вокруг на сто метров ни кустика, ни травинки, словно выжжено.

– Можно и медом отравиться.

– Можно, кто спорит, но ведь и отрава отраве рознь. Нынешний хлеб и запах потерял, ты его в печь, а он расщелиной каменной отдает. А он солнцем да полем пахнуть должен, - пояснил Павел.