Годы эмиграции
Шрифт:
На это правительство Колчака не пошло. Ключников телеграфировал: "Авксентьев в настоящее время неудобен". И это неудивительно после того, как он же от имени правительства Колчака официально оповестил, что высланные омским правительством члены Директории "пытались дезорганизовать и разложить молодую русскую армию, составили заговор для свержения членов Директории ген. Болдырева, Виноградова и Вологодского, а Авксентьев лично получил от большевиков 200 миллионов рублей для большевистской пропаганды в армии". (См. потрясающий по абсурдности и трагизму "Сборник документов", изданный по свежим следам, в октябре 1919 года,
В. Зензиновым в Париже. Стр. 182). (В архиве Маклакова сохранилась телеграмма некоего
Телеграммой от 21. XII. 1918 года Ключников отвел Авксентьева за "принадлежность его к Центральному Комитету социалистов-революционеров" (что было фактически неверно.
– М. В.), который "в согласии с Самарским комитетом членов Учредительного Собрания, ориентирован в сторону большевиков" (что тоже было неправдой.
– М. В.). (Полноты - и курьеза - ради приведу еще извлечение из телеграммы Маклакова тому же Ключникову от 14. XII. 1918 г. "Чтобы избежать упрека в партийности, мы стараемся привлечь лиц разных направлений в комиссии. Нам рекомендуют слева вызвать членов Учредительного Собрания Ракитникова, Огановского и Вишняка. Если вам известно, где они находятся, сообщите". Здесь в первоначальном тексте стояла точка. Маклаков заменил ее запятой и приписал: "хотя не думаю, чтобы было основание их вызывать". При этом вопрос шел о включении этих лиц не в состав Политического Совещания, а лишь в комиссии при последнем.
Ключников отозвался, конечно, сочувственно: "Не нахожу с своей стороны оснований вызывать". Это было и естественно, и правильно, но мотивировка ("их мнения неизвестны") свидетельствовала об уровне осведомленности министра Колчака. Ракитников и Огановский оба состояли членами преследуемого властью Съезда членов Учредительного Собрания и находились неподалеку от Омска, принадлежа к крайним флангам - Ракитников к левому, Огановский к крайне-правому. Что же касается меня, после падения Скоропадского я только что был освобожден из тюрьмы в Киеве.).
{24} Пущенная по адресу Авксентьева бессмысленная клевета имела и другие последствия. Телеграмма Маклакова от 10. XII. 1918 г. извещала Ключникова о том, что "англичане отказываются выпустить Авксентьева в виду установления (?) его связи с большевиками. Это обстоятельство смущает французское правительство. Благоволите сообщить, основательно ли это подозрение и считаете ли вы его приезд сюда политически опасным?"
Ключников "соблаговолил", и в Париж Авксентьеву путь был открыт, но не в Совещание,
Этот мелкий эпизод сохраняет историко-политический - и психологический интерес, когда знаешь, чем кончилась антибольшевистская непримиримость Ключникова. Переворот 18 ноября 1918 года, как известно, кончился весьма плачевно: торжеством большевиков и гибелью адмирала Колчака и оставшегося ему верным министра Пепеляева. Ключников же задолго до этого очутился в Париже, чтобы, разочаровавшись позднее уже не только в русской, но и в европейской демократии, "сменить вехи" и выплыть на берег Москвы-реки в качестве советского "спеца" по международному праву и внешним сношениям.
Надо прибавить, что, как ни несовершенна была, так называемая, Директория, всего за два месяца существования она все же добилась признания ее Всероссийским Временным Правительством как со стороны населения и незаговорщицких кругов армии на Волге и в Сибири, так и со стороны местных "правительств": архангельское, уральское, закавказское и закаспийское по собственной инициативе признали
Член Политического Совещания К. Набоков не скрыл, вероятно, от коллег того, что через два года опубликовал в книге "Испытания дипломата". Уже через месяц после того, как с громадным, правда, трудом создан был общий антибольшевистский фронт на Волге и в Сибири, ему, поверенному в русских делах в Лондоне, возвращено было официально право сноситься шифром с Директорией и русскими дипломатами за границей. Больше того. "Хотя местные агенты (англичан) в Сибири доносили, что Директория не прочна, что между с.р.-ами и военной партией идут раздоры, тем не менее решено было признать Директорию, и 17 ноября была даже заготовлена в этом смысле телеграмма". Может быть, именно это подтолкнуло заговорщиков произвести переворот именно 18 ноября. Набоков продолжал: "Роспуск Директории и провозглашение Колчака верховным правителем заставили правительство задержать телеграмму". А когда на следующий день 19 ноября, Набоков пришел к товарищу министра иностранных дел лорду Сесилю, тот {25} заявил: "Мы были готовы признать Директорию. Она насильственно смещена. Кто может поручиться, что не произойдет того же с Колчаком через три недели? При таких условиях нам очень трудно принять решение. Подождем, посмотрим".
Перевороты в Архангельске и Омске произведены были с благословения, а то и при прямом содействии военных агентов Союзников - англичан - на месте. Это внесло смятение и растерянность в дипломатию Союзников: они не знали, кто же на самом деле возглавляет антибольшевистские силы в России и кого считать правомочным ее представителем. Еще большую смуту, разлад и разложение породили эти перевороты, морально-политически поддержанные реакционными и консервативными кругами, почти во всей русской общественности. Одни после переворота устремились вправо, в лагерь победителей, - победителей на час; другие - и не только социалисты, а порой и кадеты перекинулись к большевикам; наконец, третьи, большинство, разочаровавшись в людях и в деле, с отчаяния или в досаде отошли вообще от общественной работы (П. Н. Милюков в общем правильно резюмировал создавшееся положение в вышедшей в 1927 г. "России на переломе" (т. II, стр. 53): "После изгнания Авксентьева умеренная часть с.р. совершенно стушевалась, а среди к. д. после ухода Виноградова (члена Директории, не арестованного, но переворот осудившего.
– М. В.) окончательно возобладали правые настроения. Элементы возможного умеренного центра были отброшены переворотом 18 ноября по противоположным полюсам политической жизни. На сцену выступили крайние фланги, немедленно вступившие друг с другом в самую острую борьбу".).
Наличность старорежимных дипломатов в Совещании, претендовавшем представлять небольшевистскую Россию, производила неблагоприятное впечатление не только на "левые элементы эмиграции", русские и иностранные, как значилось в телеграмме Маклакова. И для вершителей судеб мирной Конференции это служило лишним предлогом отрицать за Политическим Совещанием право представлять новую Россию. И фактически Конференция не обращалась к Совещанию послов с запросами о его мнении или мнении Делегации, выделенной из состава самоупразднившегося 6 июня 1919 года Совещания. Исключением было обращение Конференции в личном порядке, не как к члену Политического Совещания, к Н. В. Чайковскому, и по специальному, сравнительно второстепенному вопросу, о Бессарабии, к В. А. Маклакову.