Годы испытаний. Книга 2
Шрифт:
– Запишите адрес и, когда управитесь с делами, заходите ко мне домой, если можно еще его назвать домом. Отыщете?
– Постараюсь.
– А не найдете, спросите в любом подвале нашего района, где остались люди, и вас проведут ко мне.
Аленцова вернулась в медицинский пункт усталая, но довольная результатами посещения Беларевой. «Наконец-то удастся разместить раненых в безопасном месте». Ее встретила Наташа Канашова и отдала письмо от Бурунова. Он писал, что лечится в госпитале и не дождется, когда ему разрешат ехать на фронт. «У меня, Нина Александровна, чудом уцелела фотография, где все мы сидим за новогодним столом. Такой
«Да, Михаил, пожалуй, был прав, - подумала она, - Бурунов ко мне неравнодушен. Это было особенно заметно, когда он принял дивизию после снятия Канашова».
Трудно женщине, когда нет у нее любимого человека, но бывает во много раз труднее, когда ее любят многие.
2
До полудня мод непрекращающимися бомбежками и обстрелом Аленцова вместе с Наташей Канашовой и двумя санитарами перевозили раненых в безопасное место, в подвал школы. Там люди вздохнули, почувствовали себя легче и, несмотря на грохот и сотрясение земли от взрывов, тут же уснули. Раненым поправили повязки, а тем, кто был ранен вторично, сделали новые. Беларева прислала Аленцовой в помощь десять девушек-комсомолок, которые помогали ухаживать за ранеными.
Так в хлопотах незаметно прошел день. Вечером Аленцова отправилась к армейской переправе договориться об эвакуации. И тут узнала неприятную новость: немецкие войска вышли к Мамаеву кургану, разрезав пополам армию Чуйкова. Теперь немцы захватили господствующую высоту, контролировали Волгу. Обстрел переправы усилился…
Вечером, едва разыскав квартиру Беларевой в подвале, заваленном битым кирпичом и мусором, Аленцова и Канашова пришли к ней подавленные неудачами. Татьяна Ивановна, видно, поджидала невестку и приготовила ужин. Она заставила их покушать и убедила, что положение с эвакуацией не такое безнадежное, как они думали.
– А у меня большая радость. Пропавшая единственная дочь отыскалась. Марина. Ранена была, под Воронежем в госпитале лежала.
– Марина?
– разом спросили Аленцова и Наташа.
– Марина. Чего это вы удивились?
Татьяна Ивановна достала из шкафа фотографию.
– Помню, как ее к нам в дивизию служить прислали, - сказала Аленцова.
– Несколько дней побыла, и ранило ее, бедняжку.
И она рассказала, как Марина жила у нее, как она возила ее в армейский госпиталь.
– А мы с Мариной в одном перевалочном госпитале работали, - сказала Наташа.
– Дайте мне адрес, я непременно ей напишу.
– Ох, как я соскучилась по ней!
– сказала Татьяна Ивановна.
– Но разве удастся увидеться, и тем более сейчас.
После ужина Беларева, Аленцова и Наташа направились к раненым. Подходя к подвалу, они услышали песню. «Неужели это поют раненые?» Посредине подвала на табуретке стоял старенький патефон. Заезженная пластинка шипела, как масло на сковородке. И раненые вполголоса охрипшими и грубыми голосами пели о грозном казацком атамане Степане Разине, о могучей русской реке Волге.
Волга, Волга, мать родная,
Волга - русская река…
Глядя в суровые, полные решимости лица поющих, Аленцова, впервые за последние дни неудач, пережитых здесь в Сталинграде, вдруг ощутила полную уверенность в том, что немцам не сломить упорства наших войск, обороняющихся в городе, и никогда не форсировать Волги.
Песня смолкла. Короткую тишину нарушил грохот разрывов.
– Ну, товарищи, - обратилась Беларева, - надо торопиться с эвакуацией. Каждый из вас знает, кому что делать… Я сейчас вызову машину.
Вскоре пришла старенькая полуторка. На ней стали перевозить раненых на берег.
В отвесной стене берега было искусно сделано углубление. В него были запрятаны две рыбацкие лодки. Аленцова, Беларева и Наташа при помощи санитаров-красноармейцев пожилого возраста в течение ночи переправляли на лодках раненых на левый берег Волги.
Приближалось утро… Лодка уверенно скользила по спокойной розоватой глади реки. На блекло-голубом утреннем небе у края горизонта занимался в зоревом пожаре новый день. Аленцова сидела на корме лодки и с беспокойством всматривалась в суровые лица раненых. «Да!… После стольких мучений, перенесенных ими там, в Сталинграде, все они сейчас жаждут поскорее переправиться на левый берег, благополучно добраться до госпиталя, избавиться от изнуряющей боли, разыскать родных, дать о себе весточку, что остались в живых». У ног ее лежал заросший, бородатый, с угловатыми чертами лица пожилой боец. Он закусил губу и, закидывая голову, тяжело вздыхал.
– Болит?
– глядя на раненую руку и ногу, спросила Аленцова.
– Болит, красавица… Душа болят. Будто огнем ее жгут.
– Он кивнул головой на горящий и грохочущий город.
– Им-то, сестренка, тяжельше, чем нам. Теперь мы не солдаты, а все одно за Россию в ответе…
Рядом с ним лежал широкоскулый, с кустистыми бровями, рябоватый боец. Он то и дело глядел на обе ампутированные до колен ноги в лубках и говорил грубоватым, утробным голосом:
– И за что бог наказал - никак не разумею. Жизнь прожил - ничего худого людям не делал. И вот на тебе, обеих ног лишился. Будь хотя бы одна целехонькой, ни в жизнь не ушел бы из Банного оврага… Уволокли санитары… Не пришлось доглядеть, как фрицы от наших в рукопашной бежали.
Сидевший на носу лодки паренек без правой руки, с пустым рукавом, заправленным за ремень, сказал ему:
– А ты не горюй, папаша… Я до конца был в том овраге. Выбили мы их начисто. И из завода «Баррикады» вышибли. Мне один рассказывал: наши снова завод захватили. Я слесарем на нем до войны работал…
Алепцова слушала их, смотрела на озабоченные и суровые лица, и у нее появлялась непоколебимая уверенность: «Сталинград никогда не сдадут, раз даже эти, уже все сделавшие от них зависящее, искалеченные люди, почти потерявшие жизнь, думают только о судьбе стоящих насмерть боевых товарищей, о судьбе сражающегося города, о судьбе России».
Аленцова и Канашова должны были сопровождать раненых до армейского госпиталя. А Белареву ждал новый трудовой день.
Прощаясь, женщины расцеловались, постояли несколько минут молча.
А за их спиной на обрывах волжского берега гремел, дымил и полыхал в огненных вспышках взрывов упорно обороняющийся, непокоренный и мужественный, сражающийся Сталинград.
Новое Хотово - Москва
1950- 1961 гг.
[1] ПТОП - противотанковый опорный пункт - наиболее важный участок местности в ротном районе обороны, в котором располагают противотанковые ружья, орудия, танки и самоходные орудия.