Годы опавших листьев
Шрифт:
Увидев движение на сцене, аккомпаниатор опять заиграла вступление.
Сима, как ни в чем не бывало, спокойно подошла к графине, обошла ее, сняла с кончика шпаги платок, поклонилась.
– Не вы ли обронили сей платок? – произнесла она и сунула платок с текстом графине в руки. Затем опять сделала круг, сильно ущипнула ее за попу и с достоинством удалилась за кулису.
Горе-актриса вздрогнула, оглянулась, посмотрела в листочек и выпалила:
– На море шторм и сильно дует ветер…
Затем глубоко вдохнула, посмотрела на кулису, где ей ободряюще кивала Сима и выжидающе
– А я всё жду, а он всё не идёт! Как перенесть сейчас мне муки эти? Чу! Слышу шпаги звон…
За кулисой Сима оглянулась на господина Капустина. Тот стоял с закрытыми глазами и рукой на сердце.
Сима покачала головой, схватила, лежавшие на небольшом столике два кухонных ножа и сильно несколько раз ударила их друг о друга.
Графиня на сцене услышала звон металла и продолжила:
– Ах, это граф!
Сима выбежала на сцену и с чувством воскликнула:
– Меня моя любовь зовёт! – Она подошла к графине, – не виделись мы с вами целый месяц…
По залу пробежал смешок. Капустин за кулисой безмолвно взвыл.
Не обращая внимания на реакцию зала, Сима взяла подругу за руки:
– А вы всё так же хороши, – она на секунду замерла, затем опустилась на колени и скинула с груди доспехи, оставшись в белой окровавленной рубашке.
Графиня бросилась на колени рядом.
– Вы ранены? Вы ранены? Ответьте!
Сима картинно начала падать, протягивая к графине руку.
– Я так люблю тебя, я так к тебе спешил…
Рука обмякла и плавно опустилась. Сима рухнула с сильным грохотом. Шлем с ее головы упал освободив копну непослушных светло русых волос, и покатился по сцене. Графиня ахнула и упала рядом со своим рыцарем.
Юнкер Нерябов в пятом ряду крепко прижал к себе букет и сглотнул слезу.
Зал воодушевленно аплодировал!
– Симочка! Вам в театр! Дорогая моя, только в театр! – Капустин восторженно сжимал ее руку во время поклона, – вас ждет большая сцена!
– Не думаю, – с натянутой улыбкой Сима следила взглядом за высоким статным мужчиной, Василием Александровичем Шереметьевским – ее отцом, который, с подчеркнуто недовольным видом, направлялся к выходу.
Глава 2
Отец никогда не занимался Симиным воспитанием, но был неизменно строг и вечно недоволен своим единственным ребенком. Окружающие небезосновательно считали их отношения холодными и отстранеными. Мать Симы умерла в родах, подарив мужу не долгожданного наследника, а девочку, которую он совсем не ожидал. Василий Александрович, убитый своим горем, считал, что потерял сразу двоих – горячо любимую жену и сына. Бесполезное, ненужное существо, ко всему еще и виноватое в смерти своей матери, он сразу после рождения передал на руки няньке.
Нянька никогда не сюсюкала и не называла свою подопечную, с причитанием в голосе, сиротинушкой, как обычно заведено в таких случаях. Эта, пышущая здоровьем жизнерадостная простая женщина, принявшая все личные невзгоды, в виде смерти мужа и собственного ребенка, с высоко поднятой головой, олицетворяла собой спокойствие и независимость.
Лет в семь или восемь Сима случайно услышала разговор отца с ее бабушкой, которая пыталась сосватать ему некую княгиню Виленскую. Отец много говорил о верности покойной супруге и жаловался на тяжелый рок. Никакая женщина, по его мнению, не способна была вернуть его счастье, которое так по-варварски отобрала у него Сима. Тогда она узнала о своей чудовищной вине перед отцом. Эта вина по-сути заключалась просто в ее, Симином, существовании. В том разговоре отец нашел ужасные слова, врезавшиеся прямо в сердце. Нянька попыталась убедить Симу в отсутствии ее вины, но не вышло. Это чувство накрепко засело в Симиной голове. Нянька плюнула и выразила надежду на то, что понимание придет к девочке с возрастом.
Сима помедлила перед входом в их огромную квартиру в бельэтаже на Остоженке, вздохнула и взялась за дверную ручку. Осторожно заглянув внутрь, она тихонько проскользнула в прихожую.
Из столовой доносились голоса, в доме были гости.
– Василий Александрович! Барышня пришли! – На самое ухо Симе завопила неожиданно возникшая рядом Матрена.
– Дура ты, Мотя! – Вырвалось у Симы в адрес прислуги.
– Давайте, давайте! – Матрена, глупо улыбаясь, практически отбирала из рук Симы вещи, – только вас и ожидают. – Она кивнула в сторону гостинной и хитро сощурилась, пытаясь придать выражению своего лица максимум загадочности.
“Не к добру”, – заметила про себя Сима, вырывая из рук Матрены отнятый ею длинный сверток.
– Угомонись! – отрезала она.
Из столовой никто не выходил. Оживленный разговор продолжался. Сима крадучись двинулась по коридору в сторону кабинета.
Голоса в гостинной становились отчетливее.
– Всем известно, брат императора вовсе не проявляет интереса к управлению государством, – произнес отдаленно знакомый Симе мужской голос.
– Да-с… военная служба и, по секрету, женщины, – ответил ему Василий Александрович, – это все, что его интересует.
– Но господа, слава богу, теперь у нас есть наследник! – Произнесла женщина низким грудным голосом.
“Сомовы”, – догадалась Сима. Давно они не появлялись в их доме.
Звякнули рюмки.
– Здоровье императору и наследнику российского престола! – Провозгласил Сомов не совсем твердым голосом, – пьем стоя!
Из гостиной послышался звук движения стула и грохот от его падения. Что-то еще упало и видимо разбилось на столе.
– Борис! – возмутилась Сомова.
– Не беспокойтесь, Эмма Карловна, – произнес Василий Александрович. – Матрена! – Крикнул он, выглянув в коридор.