Годы в броне
Шрифт:
Служба в Иране оказалась не по душе Василию Васильевичу. Он стал бомбить начальство заявлениями и рапортами с просьбой о переводе в действующую армию. Борьба была трудной, но победил все же упрямый Новиков.
Споры на этом, однако, не закончились. Правда, теперь они велись в ином масштабе. Противником на сей раз оказалась жена генерала, Анастасия Тимофеевна, которая наотрез отказывалась отпустить с ним на фронт двух сыновей.
Василий Васильевич напомнил жене, что их сыновья - дети солдатские и им негоже отсиживаться в тылу.
Тяжело было матери. Да, видно, вспомнились
Так втроем и ушли они на фронт. Потянулись годы войны. Бывало всякое. Танковые атаки их объединяли, госпитали и медсанбаты разлучали. Но каждый раз, подлечившись, отец и сыновья стремились соединиться, чтобы единым новиковским ударом бить врага.
Штурмовать Берлин довелось всем троим: генерал Василий Васильевич Новиков командовал корпусом, капитан Юрий Новиков был заместителем командира танкосамоходного полка, капитан Дмитрий Новиков командовал танковым батальоном.
Герой гражданской войны Новиков-старший стал Героем Советского Союза, героем Отечественной войны. Рядом с двумя потускневшими от времени орденами боевого Красного Знамени ярко сияли на его груди ордена Ленина, Красного Знамени, Суворова, Кутузова и Золотая Звезда Героя.
Сыновья генерала не отставали от отца. Страна наградила обоих капитанов-танкистов Новиковых многими орденами и медалями.
Как-то на Шпрее, на подступах к Берлину, случайно встретились все трое. Время было горячее. Отец торопился, да и сыновья спешили в свои полки. Василий Васильевич успел только пожурить сыновей за то, что не пишут матери, и пообещал задать обоим трепку.
Дмитрий вскочил на броневик. Юрий забрался на свою самоходку. Машины тронулись на север. На перекрестке дорог остался стоять один генерал. Долго смотрел он вслед сыновьям. Сквозь очки блестели слезы радости. В ту минуту не было, пожалуй, человека счастливее его.
И право же, ему было чем гордиться: вырастил славных, честных, смелых богатырей, которые вместе с ним штурмуют вражескую столицу...
А к вечеру того же дня возле Тельтов-канала был тяжело ранен Новиков-младший - Дмитрий.
Молча, по-солдатски сурово воспринял Василий Васильевич это известие. Спокойным тоном распорядился эвакуировать сына в тыловой госпиталь, а сам в ту же ночь выехал на свой командный пункт, расположенный на берегу Тельтова.
Через несколько дней он узнал, что жизнь Дмитрия вне опасности. "Будет жить, будет жить". Эти слова целый день не сходили с его уст.
И вот, накануне самой счастливой минуты в жизни, накануне долгожданной победы, на генерала обрушился страшный удар судьбы - погиб Юрий.
Старый солдат, участник трех войн, наш комкор знал, что такое жизнь и смерть на войне. Он был готов ко всему, но весть о гибели сына в самом Берлине была невыносимой. Никогда не плакавший, закаленный, мужественный человек не выдержал.
– Что будет с Настасьей? Не переживет она гибели Юрки... - шептал он, сидя у изголовья мертвого сына.
* * *
После кровавого побоища 30 апреля и вчерашней попытки ценой любых жертв прорваться на запад противник притих. Умолкла артиллерия, не показывались танки, исчезли фаустники.
Уже с утра поползли слухи о самоубийстве Гитлера и капитуляции фашистских войск в Берлине. Но толком никто ничего не знал. Очевидным было одно: наступала развязка, капитуляция фашистских войск в Берлине стала неминуемой, ее можно ожидать в ближайшие часы.
К середине дня стал стихать огонь и с нашей стороны. Мы наступали, не встречая сопротивления. Батальон Гулеватого и автоматчики Старухина подходили к Штрезову. Берлин по-прежнему пылал, со страшным грохотом рушились дома, густой, едкий дым разъедал глаза, над городом стоял смрад от разлагающихся трупов.
Вдруг по радио, по телефону и всем другим средствам связи был передан приказ: усилить штурм. В восемнадцать часов тридцать минут вся наша артиллерия открыла мощный огонь. Поддерживавшие 55-ю бригаду дивизион "катюш" и шесть дивизионов артиллерийской дивизии прорыва примкнули к многотысячному артиллерийскому ансамблю. Этот мощный удар всей артиллерии носил символический характер: он предупреждал противника о необходимости быстрейшей безоговорочной капитуляции, давал понять, что советские войска не остановятся ни перед чем во имя полного разгрома фашизма.
Весь вечер и всю ночь мы продвигались по улицам и кварталам севернее железнодорожной станции Пихельсберг. Напуганные, голодные, никем не управляемые гитлеровцы стали перед рассветом выползать из своих пор. Поодиночке, группами, толпами бросали они оружие и сдавались в плен. От пленных мы и узнали о капитуляции фашистских войск Берлинского гарнизона.
Все утро и весь день толпы немецких солдат двигались к сборным пунктам для военнопленных. В тот день я со многими разговаривал. Безжизненные глаза гитлеровцев выражали полную апатию ко всему на свете. Все их желания сводились к одному: попить, съесть кусок хлеба, избавиться от нечеловеческих страданий, вырваться из горящего, разбитого города, уснуть...
Пленные даже не спрашивали, как бывало раньше: "Что с нами будет?" Это было им безразлично. Наши автоматчики подвели ко мне большой отряд пленных.
– Куда их вести? - спросил шустрый сержант.
Я кивнул на табличку со стрелкой, указывавшей направление на сборный пункт.
– Как ведут себя пленные?
– Нормально, товарищ полковник, дисциплинированно.
Мне бросилось в глаза, что многие были без погон, без фуражек и пилоток.
– По пути срывают погоны, выбрасывают фуражки, отрывают кресты, ответил сержант, словно прочитав мои мысли. - Боятся, видно. Знает кошка...