Гоголь-студент
Шрифт:
Приходит, бывало, товарищ и просит дать ему такой-то номер такого-то журнала. Гоголь молча тычет указательным перстом на свободный стул, направляется к шкафу, отпирает его и достает желаемый номер. Но, не вручая еще его читателю, требует, чтобы тот показал ему обе «лапы».
Читатель недоумевает:
– На что тебе?
– Покажи!
– Ну, на, любуйся.
– Э-э! – говорит библиотекарь. – Поди-ка, друже милый, умойся.
– Буду я для тебя лишний раз мыться!
– Ну, так не взыщи:
– Что за глупости? – говорит товарищ.
– По-твоему – глупости, а по-моему – умнейшее изобретение девятнадцатого века, на которое я возьму еще привилегию. Без оконечников, так и знай, тебе все равно не видать моих книг, как ушей своих. Ну, что же?
Смеется тот, но, нечего делать – подставляет пальцы. Усевшись же на указанное место, украдкой снимает опять неудобные наперстки. Вскоре и сам библиотекарь, не без сердечного сокрушения, должен был убедиться в неудобоприменимости прекрасной в теории идеи.
Еще более, впрочем, библиотеки занимало Гоголя другое дело: он обязался ведь выступить перед товарищами-эрмитами через две недели со своей собственной литературной новинкой. Но то, что он замыслил, при постоянных школьных занятиях выполнить одному в двухнедельный срок было очень трудно, и после некоторых колебаний он решился взять себе негласного сотрудника. Выбор его пал на Базили, который все еще не выходил из лазарета. Гоголь спустился в лазарет. В полутемном коридоре он столкнулся с лазаретным фельдшером Евлампием.
– Здорово, Гусь! Есть кто у Базили?
– У Константина Михайловича? Есть, – был ответ. – И почетные гости, меня вот в город за угощеньем отрядили.
– Какие гости?
– А господин Редкин и господин Тарновский.
– Пострел бы их побрал! Нечего делать, завтра заглянем.
На другой день он был счастливее: Базили оказался один.
– Константину-эфенди наше нижайшее! – приветствовал его Гоголь, по турецкому обычаю прикладывая руку к губам и лбу. – Кефенезеим-эфендим!
– Алейкюм селам! – отвечал Константин-«эфенди» со слабою улыбкой. – Не забыл, вишь?
– Еще бы забыть! Ну, как кейфует эфенди? Как время коротает?
– И не спрашивай! Скука смертная!
– А я вот к тебе, душа моя, с предложением разогнать твою скуку.
– Очень тебе благодарен. В чем дело?
– Дело вот какое. Ты слышал уже, конечно, что Возвышенный услаждал нас в эрмитаже своей новой поэмой?
– Слышал и очень жалею, что не мог быть при этом.
– Много, брат, потерял, чрезвычайно много! Фу ты, как пишет этот человек! Господи Боже мой! Отчего я не умею так писать?
– Тебя не разберешь, Яновский, смеешься ты над ним или в самом деле завидуешь?
– Разумеется, завидую! Еще бы
– А! И у тебя уже кое-что приготовлено?
– Только назревает. Для разнообразия хочу угостить чем-нибудь попикантнее.
– Вроде винегрета?
– Вот-вот. Сейчас видна умная башка: сразу догадался. Я готовлю целый альманах. Перец да горчица – стишки да анекдоты у меня найдутся. Недостает только чего-нибудь посолиднее – сочного филе. Так вот о таком-то филе я тебе, эфенди, челом бью!
– Да я-то откуда его тебе добуду?
– А с твоей константинопольской бойни: опиши зверства турок, как Бог на душу положит, чего сочнее? А времени у тебя тут, в лазарете, слава Богу, ровно двадцать четыре часа в сутки.
– До вчерашнего дня было. Но теперь я уже не свой человек, я себя надолго закабалил.
Лицо альманашника вытянулось и омрачилось.
– Уж не Редкину ли и Тарновскому?
– Именно.
– Так ведь и чуял! Злодеи! Грабители! Кусок прямо изо рта вырывают!
– Нет, у них задумано нечто другое, более серьезное.
– Что же такое?
– А сокращенный курс всеобщей истории по иностранным источникам. Двоим выполнить такой капитальный труд, разумеется, не по силам. Одной римской истории Роллена и Кревье придется одолеть не более не менее, как шестнадцать томов. Всеобщей истории английского ученого общества несколько квартантов… На мой пай выпали египтяне, ассирияне, персы и греки.
– Удовольствие тоже, признаюсь!
– Как, брат, кому. Мне это занятие улыбается лучше иного романа. Нестор тоже изъявил уже согласие.
– Ну, понятно, ему-то как не быть тут! Ах безбожники! Ах разбойники! Чтоб вам ни на сем, ни на том свете ни одного романа не токмо не прочесть, но не понюхать!
– Да мы-то с Редкиным и так уже не падки на эти лакомства. Но будто у тебя, Яновский, и без меня не найдется сотрудников? Хоть бы закадычные друзья твои Данилевский и Прокопович.
Гоголь безнадежно рукой махнул.
– Данилевский, правда, больше мечтает о военной службе, – согласился Базили. – Но Прокопович пишет очень порядочные классные сочинения…
– Его я имею в виду как последнюю соломинку, – сказал Гоголь. – К тебе же, душенька, обращаюсь как к солидному бревну.
– Спасибо, одолжил!
– Да ведь на краеугольном бревне целый дом держится. Так что же, милушка, лапушка? Ну что тебе значит – дать хоть небольшую этакую статейку? Ведь тема, я говорю, богатейшая, а перо у тебя пребойкое: окунул – и готово.
– Уж, право, не знаю… Я вообще не в таком настроении…
– Так я тебя настрою. Почесать тебе пятки? Хохлы наши это очень уважают.