Гоголь: Творческий путь

Степанов Николай Леонидович

Однако пребывание в полтавском училище не могло оставить глубокого следа в подростке, так как преподавание в этом учебном заведении было проникнуто казенной рутиной и мало давало пищи уму и сердцу.

Гоголь проучился в Полтаве несколько больше года. Когда мальчиков взяли на летние каникулы, умер младший брат Иван. Николай некоторое время оставался дома. Василий Афанасьевич, узнав об открытии в Нежине в начале 1821 года нового учебного заведения — Гимназии высших наук князя Безбородко, тотчас же стал наводить справки. По полученным сведениям, Нежинская гимназия представлялась солидным и серьезным учебным заведением, в котором, как указывалось, преподаваться «будут все науки, какие и в университетах преподаются», а окончившие ее получают те же аттестаты и преимущества, что и студенты. [21] Весной 1821 года одиннадцатилетнего Гоголя отвезли в Нежин, и 1 мая после вступительного экзамена он был принят в гимназию.

21

П. Е. Щеголев, Детство Гоголя, сб. «Исторические этюды», СПб. 1913, стр. 74–76.

Гимназия высших наук князя Безбородко в Нежине учреждена была «в особенную пользу образования

детей бедных и неимущих дворян Малороссийского края и приготовления их на государственную службу». Нежинская гимназия была единственным высшим учебным заведением для большей части левобережной Украины, однако она не давала какой-либо определенной специальности, подготовляя из дворянской среды кадры для местного чиновничества. Обучение в Гимназии высших наук продолжалось девять лет и делилось по трехлетиям на три курса — низший, средний и высший. Последний, высший курс приравнивался к лицейскому, или университетскому, и имел два отделения — философское и юридическое.

В системе гимназического преподавания философские, юридические и гуманитарные дисциплины занимали главное место. Профессор русской литературы П. Никольский, автор распространенной тогда теории словесности, «реторики», читал историю литературы с классицистических позиций. Пушкина он не признавал и относился враждебно к новым явлениям в литературе. «Вообще научное и литературное воспитание наше делалось, можно сказать, самоучкою, — вспоминал один из бывших студентов. — Профессор словесности Никольский о древних и о западных литературах не имел никакого понятия. В русской литературе он восхищался Херасковым и Сумароковым; Озерова, Батюшкова и Жуковского находил не довольно классическими, а язык и мысли Пушкина тривиальными, признавая, впрочем, некоторую гармонию в его стихах… Шалуны товарищи в 5-м и 6-м классах, обязанные еженедельно данью стихотворения, переписывали, бывало, из журналов и альманахов мелкие стихотворения Пушкина, Языкова, кн. Вяземского и представляли профессору за свои, хорошо зная, что он современною литературою вовсе не занимался. Профессор торжественно подвергал строгой критике стихотворения эти, изъявлял сожаление, что стих был гладок, а толку мало…» [22]

22

В. Шенрок, Материалы для биографии Гоголя, М. 1892, т. I, стр. 91.

В программе по литературе и риторике для 6-го класса на 1827 год указан ряд авторов средневековья, античности и русского XVIII века. Эта программа дает представление о том круге знаний, который Гоголь вынес из гимназии: «В шестом классе должно заниматься эстетикою или разбором изящных риторов, каковы: Демосфен, Цицерон, Мурет, Боссюет, Флетье, Массильон, Бурдалу, Феофан Прокопович, Яворский преосвященный, Гедеон, Платон, Анастасий и другие; разбором писателей, каковы: Иерузалем, Фенелон, Томас, Каранчиоли, Бем, Татищев, Эмин, Карамзин и другие; и, наконец, разбором изящных стихотворцев, каковы: Гомер, Гораций, Виргилий, Овидий, Петрарк, Камоэнс, Тасс, Мильтон, Буало, Расин, Попе, Ломоносов, Сумароков, Херасков, Державин, Жуковский и другие; но без дальнейших умствований, умозрений и умоположений». [23] Как характерно это указание об изучении эстетики и литературы «без дальнейших умствований», выражающее то охранительное направление, которое старались придать науке правительственные инстанции. Ведь античные «риторы» и церковные проповедники занимали главное место в изучении эстетики и красноречия. В «разборе» литературных произведений русская литература представлена весьма ограниченным кругом писателей: характерно, что из программы выпала почти вся сатирическая литература XVIII века — Фонвизин, Новиков, Крылов, не говоря уже о Радищеве. Новая западная литература также не была представлена в школьном преподавании. Гимназисты сами дополняли чтением тот круг знаний, который они получали в школе.

23

«Гоголевский сборник», под ред. М. Н. Сперанского, Киев, 1902, стр. 336.

Гоголь отрицательно оценивал гимназию при ее первом директоре — Орлае. Но после ухода Орлая, в конце 1826 года, когда направление гимназической жизни определялось группой передовых профессоров во главе с инспектором Н. Г. Белоусовым, отношение Гоголя к гимназии меняется. Именно этот период он называет самым счастливым периодом в Нежинской гимназии высших наук: «… директора у нас нет, — сообщает Гоголь матери в письме от 16 ноября 1826 года, — и желательно, чтобы совсем не было. Пансион наш теперь на самой лучшей степени образования… до какой Орлай никогда не мог достигнуть; и этому всему причина — наш нынешний инспектор; ему обязаны мы своим счастием; стол, одеяние, внутреннее убранство комнат, заведенный порядок, этого всего вы теперь нигде не сыщете, как только в нашем заведении. Советуйте всем везть сюда детей своих: во всей России они не найдут лучшего».

Нежинская гимназия не получила в жизни Гоголя того значения, какое имел для Пушкина Царскосельский лицей, тем не менее ее роль в становлении взглядов молодого Гоголя была весьма значительна. Наряду с теневыми сторонами, рутинерством и схоластикой школьного преподавания в гимназию проникали и новые, передовые веяния, благотворно влиявшие на развитие будущего писателя. И в Нежинской гимназии высших наук нашлись люди, стоявшие на уровне передовых взглядов своего времени. Обязанности директора с конца 1826 года более двух лет выполнял профессор математики и естественных наук Шаполинский. По словам одного из учеников лицея, П. Редкина, вокруг Шаполинского и Белоусова группировался кружок, к которому принадлежали «люди благородные, умные и сведущие» — Ландражин, Зингер, Соловьев, пользовавшиеся «любовью и популярностью среди учащихся». [24] В противоположном лагере находились реакционные профессора во главе с Билевичем.

24

См. очерк П. Редкина в кн. «Лицей кн. Бозбородко», СПб. 1881, стр. 316.

На два лагеря делились и ученики гимназии: на привилегированную группу из богатых дворян и на детей менее состоятельных родителей. Богатые «аристократы» среди гимназистов не жаловали Гоголя. Школьное прозвище — «таинственный Карла», — по свидетельству А. Данилевского, дано было Гоголю потому, что он держался особняком от аристократической группки гимназистов. [25] Не только сознание

своего неравноправного положения среди привилегированных учеников, но и постоянная внутренняя углубленность, стремление к заранее поставленной возвышенной цели отделяли юношу от его гимназических товарищей. В письме к дяде Петру Косяровскому от 3 октября 1827 года Гоголь признается: «Недоверчивый ни к кому, скрытный, я никому не поверял своих тайных помышлений, не делал ничего, что бы могло выявить глубь души моей». Тяжело пережил юноша смерть отца, умершего в апреле 1825 года, потеряв в нем «вернейшего друга», «всего драгоценного» «сердцу» (письмо к матери от 23 апреля 1825 года). Со смертью отца материальные затруднения семьи еще более возросли, и Гоголь за все свое пребывание в гимназии постоянно испытывает нужду в деньгах даже для самых незначительных и необходимых расходов.

25

В. Шенрок, Материалы для биографии Гоголя, М. 1892, т. I, стр. 102.

Насколько Гоголь выделялся по всему своему облику и привычкам среди сынков богатых аристократических семей, свидетельствуют записки В. И. Любича-Романовича, учившегося в одном классе с будущим писателем. Любич-Романович даже спустя много лет не мог простить Гоголю его незнатного происхождения и простых, деревенских привычек: «Привычка держать себя просто в отношении пищи, — рассказывает он, — у себя дома, в деревне, где он получил первоначальное воспитание, не покидала его и в Нежине, во время жизни среди людей, более его избалованных… Это все вместе взятое никогда в нас более ничего не вызывало по отношению к Гоголю, как лишь одно отвращение… От природы впечатлительный, он понимал это наше отношение к нему как признак столичной кичливости детей аристократов и потому сам по-своему игнорировал нас, знать не хотел… Он искал сближения лишь с людьми, себе равными, например со своим «дядькою», прислугою вообще и с базарными торговцами на рынке Нежина в особенности». [26] Любич-Романович с раздражением отмечает его пристрастие к народу, к «мужикам», рассказывая о том, что Гоголь во время посещения гимназистами церкви «ставил мужиков впереди» или давал крестьянину деньги на свечку, с тем чтобы тот мог пройти и поставить ее по своему желанию: «… он только того и хотел, чтобы мужик потерся своим зипуном о блестящие мундиры и попачкал бы их своей пыльцой». [27] О горячем интересе Гоголя к народной жизни свидетельствует и другой соученик его по гимназии Н. Артынов, рассказывая, что Гоголь постоянно ходил в Матерки — предместье Нежина: «Гоголь имел там много знакомых между крестьянами. Когда у кого из них бывала свадьба или другое что, или когда просто выгадывался погодливый праздничный день, то Гоголь уж непременно был там». [28]

26

«Гоголь в Нежинском лицее (из воспоминаний В. И. Любича-Романовича)», «Исторический вестник», 1902, кн. 2, стр. 550–551.

27

Там же, стр. 554–555.

28

«Из воспоминаний Н. Ю. Артынова», «Русский архив», 1877, кн. III, стр. 191.

Свидетельством раннего интереса молодого Гоголя к народному творчеству может служить начатая им еще в 1826 году в Нежинской гимназии «Книга всякой всячины, или Подручная энциклопедия». Основное место в этой «Книге всякой всячины» занимают записи фольклора, выписки из исторических документов, научных статей. Так, в ней найдем и «Виршу, говоренную гетману Потемкину запорожцами», и указ гетмана Скоропадского, и выписку из статьи «Распространение диких дерев и кустов в Европе», и записи отрывков из «Энеиды» Котляревского, и тексты народных украинских пословиц. «Книга всякой всячины», несомненно, пополнялась на протяжении ряда лет уже и после окончания Гоголем гимназии. Многое из ее материалов было впоследствии использовано им в «Вечерах на хуторе» и даже в «Миргороде». Но самое возникновение ее в 1826 году убедительно свидетельствует о том, как рано сложились литературные интересы будущего писателя, как настойчиво и сознательно производилось собирание им фольклорных материалов, оказавшихся столь необходимыми ему в его литературной работе. В частности, в «Книге всякой всячины» имеются записи фольклорных материалов, положенных в основу первой повести Гоголя — «Вечер накануне Ивана Купала». Большое место в этой книге занимают этнографические сведения о быте украинского крестьянства, записи поверий, свадебного обряда, загадок, блюд и т. п. Записывал Гоголь и украинские слова, выясняя их происхождение и родственные связи с русским и вообще славянскими языками. Помимо использования печатных источников, прежде всего словариков из сборников украинских песен Цертелева (1819) и Максимовича (1827), Гоголь многие записи этнографических и языковых материалов сделал самостоятельно, пользуясь своими наблюдениями.

Этот настойчивый интерес к этнографии, к украинской старине и фольклору, так рано проявившийся у Гоголя, сочетался с горячим увлечением литературой и театром. То, чего не давали школьные занятия, восполняли сами гимназисты, которые внимательно следили за всем новым, что появлялось в литературе. По словам школьного приятеля Гоголя, А. С. Данилевского, гимназисты организовали чтение той новой, живой литературы, которая воспитывала их в духе передовых стремлений своего времени. Первое место в этих чтениях принадлежало Пушкину. «Мы выписывали с ним (то есть с Гоголем. — Н. С.) и с Прокоповичем журналы, альманахи, — вспоминает Данилевский. — Мы собирались втроем и читали «Онегина» Пушкина, который тогда выходил по главам. Гоголь уже тогда восхищался Пушкиным. Это была тогда еще контрабанда; для нашего профессора словесности Никольского даже Державин был новый человек». [29] Один из надзирателей пансиона в донесении по начальству от 16 апреля 1827 года сообщал, что «пансионеры начинают читать непозволенные книги; в классах, при задаваемых им вопросах, оказываются занятыми не столько учением, сколько выучиванием театральных ролей». [30]

29

В. Шенрок, Материалы для биографии Гоголя, М. 1892, т. I, стр. 102.

30

Н. А. Лавровский, Гимназия высших наук кн. Безбородко, Киев, 1879, стр. 46.