Голая правда
Шрифт:
— Но это же литературное произведение, а в литературе всегда столько вымысла… И здесь тоже.
— Не думаю… Так, значит, вы пытались освободиться от надоевшей вам связи?
Низко опустив голову, Пансков изучал пальцы ног, высовывающиеся из сандалий. Он имел вид растерянный и угнетенный.
— Я ничего такого не совершал, клянусь вам. — Он смотрел на Лилю глазами провинившейся собаки.
Клок волос упал ему на глаза, и он впрямь стал похож на лохматую болонку. Приторность его взгляда была максимальная. Лиле стало противно, как будто она наступила на что-то липкое. Пансков был бледен и трепетал, как бесплотный призрак.
— Мы проверим
Пансков вскочил, готовый тут же выбежать в дверь, но все не уходил, стоял, переминаясь с ноги на ногу.
— Скажите, а что будет с этим? — указал Владик на стопку клеенчатых тетрадей. — Ну… Вы их опубликуете или…
— Мы? Опубликуем? — удивилась Лиля. — К вашему сведению, наша организация не занимается издательской деятельностью. Впрочем, — добавила Лиля, заметив вытянувшееся лицо собеседника, — насколько мне известно, редакция «Бест бук» уже готовит к изданию «Голую правду», так, кажется, она называется. Так что, я полагаю, вы не будете лишены удовольствия узнать себя на ее страницах. Всего хорошего.
Пансков выполз из комнаты с видом человека, у которого отняли последнюю надежду.
Глава 14
«ГОЛАЯ ПРАВДА» О САХАРЕ МЕДОВИЧЕ
Когда за приторным юношей захлопнулась дверь, Лиля открыла одну из клеенчатых толстых тетрадей, лежащих на столе, и задумчиво зашуршала страницами. Интересно, почему Пансков так боится упоминания своего имени в этой книге? Что такое хотела рассказать о нем Шиловская? Насколько сильно боялся он разоблачения и как далеко мог пойти против своей всемогущей приятельницы? Лиля стала разбирать быстрые размашистые строчки:
«Наверное, я, как и была лет… пятнадцать назад, так и остаюсь наивной провинциальной дурочкой. Думающей, что можно прожить на зарплату… Что можно любить не за деньги, а за мифическую прекрасную душу… Что можно играть в театре из любви к искусству, а не из любви к славе и к тем зеленым бумажкам, которые сопровождают эту яркую птицу… Милые, глупые бредни! Как долго я не могла от вас избавиться! Даже и теперь иногда встречаются люди, способные заморочить голову мне, представляете, МНЕ, многоопытной Лизавете С…»
Улыбаясь, Лиля недоуменно пожала плечами. Повествование велось от имени Лизаветы Смердящей, слабоумной нищенки из «Братьев Карамазовых». Что ж, обычный литературный прием, выдающий амбиции автора и одновременно его страсть к самоуничижению. Ладно, надо запомнить эту психологическую деталь. Читаем дальше:
«Разрешите представить вам, мои добрые читатели, восходящую звезду московской сцены (он взойдет туда даже по трупам), прекрасного юношу, подающего блестящие надежды (но никак не милостыню в подземном переходе!), замечательный талант (его блеск всегда отраженный), удивительные задатки (впрочем, задатки он никогда не возвращает) — Владика Панскова! Прошу любить и жаловать! Аплодируйте, господа!
Уф, уж его-то, делая уступку своему извечному правдолюбию и страсти к истинным деталям повествования, я наконец могу назвать настоящим именем. У него впереди почти вся жизнь, будет время отмыться, да и ничего ТАКОГО он не натворил, а посему стесняться ему нечего. Да и мне не надо верить, достопочтенные читатели, хотя я, как и обещала вам, пишу только голую правду… Ведь он скажет вам… Но вы не верьте, господа, все было не так! Не верьте, господа… Не верьте…
Наверняка вы еще не знаете, кто он. Или
Его я подцепила от скуки. Понимаете, господа, рассказываю как на духу. Даме тридцать лет, одолевают хандра, сомнения, голодная юность в общаге, жизненные разочарования дают о себе знать и т. д. А вот перед ней золотоголовый Адонис с умильными глазками голодного подвального кота. Трется об ноги, клянется в вечной любви после миски с рыбой… И опять же, поймите, господа, даме хотя и не слишком юной, но тоже хочется бесшабашности, бездумности, легкости, бескорыстия…
И главное, чтобы не было расчета, мелочного, детального расчета: если сделаю это, что она мне за это даст? Чтобы хотя бы с ним не было этого довлеющего над миром принципа «Do ut des» — «Даю, чтобы ты дал». Чтобы забыть о дивидендах от дружбы. Чтобы не было нужды продавать любимую, как упавшие в цене акции. Чтобы не обращали внимания на возрастную девальвацию курса женщины. Чтобы биржевая паника и финансовый кризис не влекли за собой немедленную продажу меня, убогой Лизаветы С, с аукциона.
Невозможно, скажете вы? Возможно, невозможно… Но так этого хотелось!
Что действительно невозможно — это быть совершенно слепой, когда входишь в комнату и видишь, что вышеописанный Антиной прячет в карман пятьдесят долларов, лежавшие на полочке. Тебе нужны деньги, дорогой? Бери, дорогой! Я все тебе отдам, и Солнце, и Луну, и бесчисленные мириады звезд, все богатства мира, и саму себя в придачу…
(«В нагрузку», — сказал бы он. Нет, сказать побоялся бы, подумал.)
Но ему не нужны ни Солнце, ни Луна, ни мириады звезд. Он любит доллары. Еще, кроме долларов, он готов брать услугами. Ну как не иметь человеку маленьких слабостей… Однако со временем эти слабости растут в размерах. Увеличиваются, разрастаются, как бородавка на носу у старухи, пока не становятся главной приметой ее лица.
А какие услуги может предоставить небезызвестная вам Лизавета? Нематериальные, но очень выгодные в финансовом смысле. И в смысле подъема популярности выгодные тоже, оная популярность же, напоминаю, выражается в повышенной мелькательности на экране.
Ну, например, встречается небезызвестная вам Л.С. с одним клипмейкером и говорит ему, как своему старому знакомому: «Слушай, Ашот, у нас в театре мальчик есть, ну просто картинка! Двигается хорошо, голоса, правда, нет, да он и не нужен. Если тебе нужен такой купидончик в кадр, не забудь про него, пригласи…»
И Ашот никогда не забывает пригласить купидончика… А Л.С. за это тоже потом расплатится. Услугами. Даже если эти услуги не очень чистоплотны…
А бывает и не так… Встречается та же Л.С. с какими-нибудь знакомыми рекламщиками и рассказывает в который раз с искусно разыгрываемым восторгом в голосе про доморощенного купидончика. А те и рады. «Конечно, — говорят, — пригласим. У нас как раз заказ на рекламу презервативов. Мы его с девушкой состыкуем и снимем…» — «Стыкуйте, — говорю, — как хотите. Вам и карты в руки…» — «А ты нас за это с господином П. состыкуешь. Чтобы рекламку нам заказал, а не конкурирующему агентству». — «Конечно, ребята, — говорю, — о чем разговор. Вы мне, я вам».