Голод богов (1)
Шрифт:
— Надо же, — удивился ландскнехт, — до такого даже жадный соанский купец не додумается. Но, теперь, похоже, эта лавочка закрылась.
— Лавочка, — задумчиво повторил Кроат, — знаете, дон Тира, я слабо разбираюсь в истории, но, похоже, мы присутствуем при чем-то не менее значительном, чем Основание. Простые слова приобретают какой-то особый смысл… Даже то, что мы говорим сейчас… Или в ту ночь, когда Флеас лежал при смерти.
— В ту ночь я спал, — честно признался ландскнехт, — лекарь из меня, как из свиньи танцовщица, так что толку от меня все
— А я так и не заснул, — сказл легионер, — ведь Флеас мне как старший брат… Почти пятнадцать лет под одним значком… Я слонялся вокруг его шатра, а потом встретил дона Румату. У меня была фляжка вина… Мы разговорились… Вот я и сказал это.
— Что именно сказали?
— На счет Питана. Не знаю, с чего мне пришло это в голову, но я сказал, что раз по обычаю Питан надо пустить под плуг, то на его месте хорошо бы посадить сад…
— Сад? — удивленно переспросил дон Тира?
— Фруктовый, — уточнил Кроат, — жена Флеаса очень любила фруктовые деревья. А он очень любил ее. Вы знаете, всю его семью вырезали во время узурпации… В общем, мне показалось, что так будет правильно.
— Обычай древний, — заметил дон Тира, — тогда города были не как сейчас, а вроде нынешних деревенек. Пять домов да семь заборов. Их можно было снести и распахать. А здесь…
— Вижу. Но тем не менее…
— Да, тем не менее, Светлые, кажется, отнеслись к вашим словам очень серьезно.
— Вот и я о том же, — сказал легионер, — время сейчас особенное.
— Все равно не понимаю, на кой черт им эти старые медные выработки, — пробурчал ландскнехт.
— А я, кажется, догадываюсь. Знаете, чем отличается Питанская котловина от всех других мест?
— Сухо. Жарко. Не знаю, чем еще.
— Тем, — сказал легионер, — что она ниже уровня моря. А Подветренные горы — это вроде плотины, иначе здесь получился бы залив. Вот я и подумал…
— Пробить тоннель до моря? — спросил дон Тира, — но это невозможно. Тут не меньше трех миль сплошной горной породы, а штреки уходят вглубь на четверть мили, не больше. Тут лет сто придется долбить, если не двести.
— Тогда почему Светлые распорядились, чтобы жители покинули город еще сегодня? И что в этих ящиках? Почему обращение с ними требует такой осторожности?
— Вы полагаете, Кроат, с помощью содерщимого этих ящиков можно продолбить несколько миль камня за один день?
— А что еще остается полагать?
— Верно, капитан, — сказал Румата, бесшумно появляясь из жерла штольни, — совершенно правильное по существу предположение. Если не считать того, что речь идет не о тоннеле, а о канале.
— О канале? — переспросил изумленный легионер.
— Именно. А теперь аккуратно передайте мне первый ящик.
В дальнейшем Румата появлялся из штрека через равные промежутки времени и молча уносил очередной ящик в недра горы. После того, как в штольню был унесен последний из них, потянулось время совсем уж непонятного ожидания.
Ясно было, что Светлые делают что-то в дальнем конце горной выработки, но что именно и как это связано с
…
— А он зачем? — Верцонгер кивнул в сторону Тойво.
— Сопровождает меня. Женщине не безопасно путешествовать одной.
— Ну да. Особенно такой женщине, как ты, но здесь ты мой гость и находишься под моей защитой, — Верцонгер повернулся к Тойво и добавил, — ты хорошо сделал свое дело. Отдыхай.
Он толкнул в плечо сидящего рядом воина и спросил:
— В твоем шатре хватит места для друга?
— Ыы, — утвердительно пробурчал тот, и, обращаясь к Тойво сказал, — пойдем, друг. Покажу тебе место в шатре. С нами весело. Есть хорошее вино. А на празднике в городе можно встретить красивых женщин.
— Действительно? — спросил Тойво, оглядываясь на Лену.
Та спокойно кивнула. В смысле, что все нормально.
Верцонгер проводил взглядом две удаляющиеся фигуры, повернулся к Лене и значительным голосом сообщил:
— Холодно.
Сняв свой шерстяной плащ, он набросил его девушке на плечи. При этом его лапища так и осталась лежать на ее плече. Как бы невзначай.
…
Прошел час. Другой. Наконец на поверхность выбрались Светлые, на этот раз вместе. Они были с ног до головы вымазаны грязью и, судя по виду, крайне чем-то озабочены.
— Убираемся отсюда, — устало сказал Румата, — Все. Немедленно.
Дисциплина у легионеров и ландскнехтов была железная. Через четверть часа после сигнала походная колонна покидала безлюдный город. Никто не задавал никаких вопросов. Солдатское дело нехитрое — меньше спрашивать, быстрее исполнять.
Первые полтора часа двигались предельно быстро. Светлые постоянно требовали увеличить скорость, пока дон Тира не заявил, что от подобной гонки кони скоро начнут падать и дальше придется две трети дороги топать до Енгабана пешком. Кроме того, быстро темнело, а дорога была весьма неровной, так что добавлялся риск, что кони просто переломают себе ноги в выбоинах от тележных колес.
…
Кто-то подбросил в костер веток. Пламя на несколько минут осветило лица сидящих вокруг костра воинов. Их осталось не так много — стемнело и большинство уже разошлись по своим шатрам. Здесь, как и дома, они ложились и вставали вместе с солнцем. Ночью не спят только караульные, сменяя друг друга каждые два часа. Тем, кто не стоит на посту, делать особо нечего — и они поют песни. Так было и сейчас. Пели они, конечно же, не на ируканском и не на языке метрополии, а на своем наречии, которого Лена не понимала.
— Не знаешь этого языка? — спросил Верцонгер.
Она молча кивнула.
— Зря. У нас красивый язык. И песни красивые.
— О чем?
— Эта песня об одном человеке. Его знал мой прадед. Есть такие люди, которым не сидится на месте. Ни двора у них нет, ни семьи. Ходит такой человек по земле, одинокий, как горный волк, ищет где есть дело для сильных рук и острого меча. А до дома доходят только слухи, что видели его то в одном месте, то в другом.
— И что дальше? — спросила Лена.