Голод. Последний вампир
Шрифт:
Челюсти обезьяны пришли в движение. Сначала выпал один зуб, потом другой, затем они посыпались все разом. На морде застыло выражение черной ярости.
— Уровень — пятьдесят пять.
— Какой человеческий возраст соответствует пятидесяти пяти годам у резуса? — спросила Сара. Им были известны эти соответствия только до тридцати лет. Обезьяны этого вида дольше не жили.
— Я рассчитала, что где-то около девяноста двух лет, при линейной зависимости, — ответила Филлис. — Весь процесс займет примерно сто тридцать семь человеческих лет.
Длинные серые волосы, подобно дождю, сыпались
— Старческое искривление позвоночника, — заметила Филлис
Раздался яростный, душераздирающий вой. Трое присутствовавших неловко пошевелились. «Испытывают ли остальные то же, что и я? — подумала Сара. — Что мы вторгаемся в запретную область?» Эта обезьяна была добрым и преданным другом всех сотрудников без исключения. Имели ли право те, кого Мафусаил любил, заставлять его так страдать? И все же... Сара думала, действительно ли смерть неизбежна, навечно ли закрыты ворота Эдема. Стоит им открыться — и бесконечное сражение человека со смертью будет выиграно. «Мы не должны умирать», -билось у нее в голове. Сложив руки на груди, она с холодной решимостью наблюдала, как страшно умирал Мафусаил, расплачиваясь своей жизнью за жизнь человечества.
— Уровень — семьдесят. Скорость — один и девяносто пять сотых года в минуту. Сто двадцать один год в пересчете на человеческий возраст.
Морду его перекосило, явный вызов читался в этой его последней гримасе...
Затем они увидели на экране то, что произошло в реальности два часа назад. Мафусаил упал на бок, ужас застыл в его глазах. Челюсти задвигались, руки рубили воздух.
По коже побежали морщины. Морда сморщилась, как сушеное яблоко. Мутные слои катаракты закрыли хрусталики, глаза сузились и превратились в щелки. Кисти рук и ног сжались в кулаки. Кожа обвисла на костях.
Весь его скелет был различим сейчас под дряблой кожей, и он двигался, медленно, еле заметно.
— Возраст — восемьдесят пять. Скорость — два и четыре в минуту. Соответствует ста двадцати девяти человеческим.
Послышался долгий хриплый вздох.
— Признаки жизни исчезли, — сказала Филлис. Сила неизвестного вновь поразила Сару. Кожа теперь уже мертвой обезьяны трескалась вдоль костей и падала, подобно обрывкам ткани, на пол клетки. Вскоре один скелет, все еще державшийся на сухожилиях, лежал посреди рваных клочков плоти. Затем и он развалился, и то, что было живым существом еще несколько минут назад, представляло собой теперь лишь кучку праха, пыль. А скоро и ее не осталось: один порыв сквозняка — и все.
— Процесс посмертного распада ускорился приблизительно до двух лет в сухом воздухе за семьдесят одну и пятьдесят шесть сотых секунды.
Послышалось несколько ударов, затем короткий звонок сигнализации. Это Филлис запечатывала комнату, чтобы предотвратить распространение возможной заразы.
— Мафусаил бодрствовал в течение ста девятнадцати часов, — устало произнесла Филлис. — Я заметила первые признаки распада на семидесятом часу.
— Скорость накопления липофусцина у него
Последовало длительное молчание.
— Не знаю, что и думать, — наконец проговорила Сара.
— Ты чересчур мягко выразилась.
— Давайте поразмыслим. Сейчас одиннадцать тридцать. Я думаю, заседание правления уже началось, и они там как раз собираются одобрить бюджетный проект Хатча. Мы в него не включены. А что, если мы просто закроем клетки на карантин и разойдемся по домам?
— Как бы с тобой инфаркт не случился, — тихо заметил Чарли. — Что ж, теперь они найдут для нас деньги.
Фыркнув, Сара скрестила руки.
— Инфаркт мне не грозит. Я даже радуюсь при мысли о том, сколько беспокойства причинит им эта лента.
— Какой шум поднимется в кругах физиологов, — пробормотала Филлис. — В стареющем организме есть что-то такое, о чем мы и не подозревали.
— Хатча не удастся уговорить сразу же вернуться в комиссию и потребовать пересмотра.
— Будем надеяться на лучшее.
— Послушайте, я руковожу этой лабораторией, так что извольте выполнять мои приказы. — Сара улыбнулась. — Мне нужна тысяча килобайт памяти с блокировочным замком. Доступ — только для нас троих. Без большой памяти нам не обойтись — надо загнать туда все наши данные.
— А как мы сможем договориться насчет оплаты? — спросил Чарли.
— Это не наша забота. Об этом позаботится администратор.
— Ты имеешь в виду Хатча?
Ее голос смягчился.
— Я имею в виду Тома. Хатч это может не пережить.
Чарли энергично зааплодировал.
Они засмеялись. Сара смотрела на светящийся экран. Тайна, скрытая за решеткой пустой сейчас клетки, внушала благоговейный страх. Невероятно, но в живом организме действительно содержатся внутренние часы, и на эти часы можно воздействовать. Если старение могло ускоряться, то его также можно и замедлить. Его можно остановить.
Все трое продолжали смотреть на клетку, хотя там ничего больше не происходило. Сара поймала себя на том, что никак не может сосредоточиться — мысли ее лихорадочно прыгали с одного на другое. Это был знаменательный момент, такое открытие выпадает на долю лишь немногих ученых. Сара прекрасно понимала, что сейчас меняется ход истории. Про это мгновение будут читать дети в школе... если их еще будут заводить после наступления бессмертия. В каждом музее будет макет этой лаборатории.
Вздрогнув, она одернула себя.
Вредно думать о таких вещах. Мысли ее вернулись к более насущным проблемам, но холодок остался — осталось чувство тревоги, за которым, как она предполагала, скрывался болезненный страх.
— Потеря сна явилась механизмом, вызвавшим ускорение старения. Но, прежде всего, что заставило его лишиться сна?
— Вся система развалилась.
— Это не ответ.
Наступило молчание. Сара подозревала, что и другие испытывают ту же тревогу. Отбросив страх, она еще раз сказала себе, что повода для тревоги нет и бояться нечего. Ей захотелось вдруг спеть песенку — что-нибудь такое чертовски веселое.