Голод. Последний вампир
Шрифт:
— Доброе утро, — сказал ему Боб Кавендер, человек всегда полный энтузиазма, сосед Блейлоков и отец Алисы.
— Доброе утро, — ответил Джон, придав своему голосу легкий акцент.
— Новенький в нашем квартале? — Кавендер не узнал своего внезапно постаревшего соседа.
— Я приехал в гости. К Блейлокам.
— О, да? Отличные люди. Любят музыку.
— И я музыкант. — Джон улыбнулся. — Из Венского филармонического.
— Моя дочь будет без ума от вас. Она половину времени проводит у Блейлоков. Тоже музыкант.
Джон опять улыбнулся и изобразил изысканный венский поклон.
—
Кавендер, сердечно попрощавшись, пошел дальше. Для Джона всегда оставалось загадкой — каким образом обычные люди ухитрялись сохранять уверенность в себе и жизнерадостность в этом хаосе жизни? Всякие там Кавендеры даже не сознавали, не понимали, сколь кратко отпущенное им время, сколь недолог их путь.
В доме стояла тишина. Мириам открыла сосуд с благовониями, холл был наполнен их ароматом. Джон двинулся наверх. Ему хотелось посмотреть на себя в зеркало. Но добравшись до спальни, он заколебался. Ему вдруг стало зябко. Он стоял в лучах солнечного света рядом с окном, закрытым розовыми занавесками, и, не решаясь сделать последний шаг, с ужасом думал о зеркале по ту сторону двери в ванную.
Он так долго балансировал на грани тридцати двух лет. Теперь же вместе с резким старением всего тела словно черная паутина опутала его мозг. Самоуверенный молодой человек испарился, будто его и не было, и место его занял угрюмый незнакомец, поглощенный лишь мыслями о предательстве своей плоти. Он обнаружил, что из памяти у него вылетают даты, имена, события. Вещи были обозначены какой-то тревожной новизной, даже те, что он неоднократно видел раньше.
Легкий звук нарушил тишину дома — слеза капнула на пол.
— Гроб, — сказал он. Как сильно изменился его голос... За все сразу мстили ему теперь обманутые им годы.
В конце прошлого столетия он посетил женщину-медиума, рассчитывая схватить ее, когда погаснет свет. Но стоило ее пальцам пригасить газовый рожок, случилось нечто ужасное. Раздался звук — как будто разорвали занавес, — и десятки, сотни разных лиц вдруг проступили в ее лице, подобно тому как люди толпятся у окна горящего дома. Все они были ему известны — его жертвы. Женщина вскрикнула, глаза ее закатились, голова безвольно упала.
Он бежал из этого ужасного места, чуть не падая от страха. Через день он прочел в «Нью-Йорк Ивнинг Мейл», что тело миссис Ренни Хупер было найдено в ее гостиной. Ее пальцы сжимали краник газового рожка. Вероятно, сердечный приступ... Мириам утверждала, что нельзя прикасаться к мертвым — это просто невозможно. Но она ведь не человек, что может она понимать в отношениях между человеком и его мертвецами?!
Мир мертвых угрожающе навис над ним. Вдруг яркий образ возник в его мозгу: та шлюха — и как плоть ее чернеет от пламени.
Желудок стал выворачиваться наизнанку, словно пытаясь вырваться из его тела, и он прижал кулаки к глазам, мучительно, всеми силами стараясь уничтожить стоявший перед ним образ смерти, образ того, как он окажется в руках своих жертв. Но образ не исчезал, более того, он становился все отчетливей. И Джон понял внезапно, что демоны Ада — вовсе не демоны, это просто люди, сбросившие земное обличье.
Чтобы Спатьв
Туманное утро недалеко от Равенны. Она прибыла сюда вместе с другими именитыми римлянами семьдесят лет назад, когда Император бежал из Рима [22] . Роса лежит на мраморном подоконнике окна ее спальни. Из глубин памяти, из туманной дали доносится до нее грубое пение остготов и их тяжелая поступь — они идут на императорский дворец. Они медленно продвигаются сквозь туман где-то за садом; в своих рогатых шлемах они кажутся огромными и страшными. И сколь бы ни велика была добыча, ожидающая их во дворце Юлия Непота, они не смогут пройти мимо ее огромного дома, не ограбив его.
22
474 г. н. э. — время правления Юлия Непота.
Пытаясь не выдать голосом тревогу, она зовет Луллию. Девушка быстро приходит, шурша тапочками по мраморному полу. Мириам нет необходимости что-либо говорить.
— Все кончено, — кивает Луллия. — Уже мною часов оттуда — ни звука.
Мириам нежно охватывает ладонями прекрасное белое лицо Луллии и целует ее в губы, ощущая трепет ответного поцелуя.
— Любовь моя, — тихо произносит Луллия, — варвары...
— Я знаю.
Мириам сбрасывает на пол свою ночную тунику и — обнаженная — идет по комнате. Запах фитиля, трепещущего в масляном светильнике на столе, смешивается с резким запахом кожаного плаща, который она достает из сундука. Ее возлюбленная Луллия помогает Мириам одеться — их ждет дорога — и радуется тому, что заменяет ей умерших слуг.
Затем Луллия уходит к себе, ей тоже нужно собраться. Они спрятали лошадей и повозку в перистиле. Вдалеке раздается какой-то грохот и веселый смех; остготы уже у конюшен. Мириам бежит по шелковым коврам — плащ развевается за ней — и спускается по каменным ступенькам в подвал, где в прежние времена рабы топили искусно сложенную печь. Когда все вздорожало, этих рабов пришлось продать, а уголь доставать стало трудно — тяжелые времена, Империя агонизировала. Что же до оставшихся рабов, то о них позаботился Эвмен.
Мириам оставила Луллию у огромной дубовой двери на всю ночь. И только час назад та доложила ей, что все тихо. Теперь Мириам чувствует себя в безопасности, открывая дверь. Она отодвигает три засова и тянет тяжелую дверь на себя. Дверь медленно открывается.
Она кричит.
В сморщенном существе,привязанном к двери за пальцы рук и ног, трудно узнать Эвмена. В комнате стоит отвратительный запах крови. На полу валяются оболочки его последних пяти жертв. Под ним — лужа крови, прорвавшей его истлевающий желудок. Он худ до невозможности — обтянутый кожей скелет. В последние часы он так ослаб, что едва мог справиться со своими жертвами.