Голод. Трилогия
Шрифт:
Одиннадцать дней спустя она убила его. Она убила Тома, и сейчас его душа покоится в ней. Сара никогда о нем не говорила и даже не осмеливалась думать, потому что иногда казалось, будто Мири читает чужие мысли. Но он был ее частью, и к нему она отправится, если когда-нибудь исстрадавшаяся душа освободится из плена этой жизни.
Сара вернула фотографию в скрытый файл, она даже боялась вообразить, что случится, если Мири обнаружит снимок.
Ей не следует задерживаться здесь, она должна вынуть из ящика стола ланцет и быстро отнести его вниз, но Сара вместо
Чердак простирался на всю длину огромного дома, свет проникал сюда сквозь маленькие овальные окошки. В случае необходимости можно было воспользоваться старинными медными светильниками, что свисали с поперечных балок, среди которых обосновались летучие мыши. Была какая-та строгая красота в этом просторном помещении с гладким серым полом, где стояли гробы и ящики, свидетельствующие о несокрушимой вере хозяйки этого дома в свое право на жизнь и смерть ее бывших возлюбленных.
Подойдя к скромному на вид гробу из серой стали, Сара откинула крышку, провела пальцами вдоль белой атласной обшивки, дотронулась до маленькой подушечки, на которой когда-то покоилась ее голова.
Здесь она прошла сквозь смерть, здесь ее вернули к жизни. Наверное, этот гроб – ее истинный дом, центр ее мироздания. Она приходила сюда, когда Мири погружалась в
Сон
после насыщения или – как сейчас – была чем-то занята. Тогда Сара забиралась в гроб, закрывала крышку и оставалась лежать, пока хватало воздуха, и ей казалось будто обожженную, измученную душу успокаивает свежая вода. Сара посмотрела глазами, полными слез, на гроб, стоящий у дальней стены. Ее госпожа очень часто приходила к нему, Джону Блейлоку. Но Мири не знала, что Сара иногда открывала этот гроб… как и теперь собиралась это сделать.
С тихим щелчком поднялась крышка, в нос ей ударил знакомый острый запах – Мириам держала там букет из сухих цветов. Труп был одет во фрак и белую рубашку с высоким воротничком. Шея стала совсем тощая, а лицо исказил глубокий некроз мертвого тела, высыхавшего в течение вот уже многих-многих лет.
Оскаленный рот искажала гримаса, и было в ней нечто странное, что-то живое, отчего долго смотреть на то, что когда-то было лицом Блейлока, становилось невозможным. В мертвеце теплилась жизнь.
Сара легко коснулась тонкой руки усопшего, потом наклонилась, тронула губами сухую впалую щеку и прошептала:
– Я делаю успехи, Джон. Правда, небольшие, но все-таки успехи. Дело движется.
Со скоростью часовой стрелки мертвые пальцы начали шевелиться. Если бы у нее был час или два, или три, Джон Блейлок постепенно схватил бы ее запястье, а его ногти впились бы в ее плоть, словно пытаясь проникнуть к венам. Но сейчас последовало почти незаметное движение, легкая пульсация костлявого пальца на мягкой ладони,
Сара отстранилась. Мертвое тело издавало шелест не громче шепота падающих листьев, и в ответ женщина пропела ему своим чистым нежным голосом песню, известную всем рабам Мириам:
«Спи, мое дитя, всю ночь напролет. Бог ангела-хранителя пошлет…»
Мириам будет недовольна, что она задержалась. Но у Сары были свои отношения с Джоном и остальными. Наступит день, и она либо вернет их к жизни, либо подарит им освобождение, истинную смерть. Этот день обязательно наступит.
Ее исследование продвинулось гораздо дальше, чем она рассказывала Мириам. Фактически она больше кого-либо в мире понимала физическую сущность души, потому что сама когда-то превратилась в душу, закованную в тиски собственного умершего тела. Эта сильная электромагнитная сущность может подвергаться исследованию, так как представляет собой часть физического мира. Душа является живой плазмой, состоящей из триллионов электронов, каждый из которых вращается со своей собственной скоростью, являясь крошечной частью гармонии и памяти целого невероятно сложного организма…
Направляясь к двери, Сара слышала, как шелест постепенно ослабевает, в конце концов он затих на ноте, в которой безошибочно угадывалось уныние Она вынула из ящика стола начищенный до блеска серебряный ланцет и поспешно спустилась вниз.
Грузное тело жертвы горой возвышалось на белом кухонном столе.
– Возьми стул, – приказала Мириам, обращаясь к Лео. – Это зрелище достойно внимания. – Она бросила сердитый взгляд на свою подругу, но ничего не сказала по поводу ее медлительности.
Сара попыталась унять дрожь в руке, нащупывая пульс Врачебная практика позволяла ей точно определять, какая шейная артерия даст максимальный напор.
– Что это за инструмент? Выглядит красиво. Сара быстро взглянула на Лео, которая уселась у края стола, подперев подбородок руками. Она собиралась наблюдать за смертью невинного человека, и в ее ясных глазах не было видно и тени жалости или сострадания – одно лишь любопытство. Саре никогда не нравилась Лео, но теперь она просто презирала ее. Может, запустить в нее проклятым ланцетом?
Она не ответила на вопрос девушки, и за нее это сделала Мириам:
– Это древний хирургический инструмент, еще с тех времен, когда врачи лечили от всех болезней кровопусканием. Вот этот загнутый кончик проникает в вену, а потом лезвие вскрывает ее. Нужны ловкие руки и большая практика, чтобы делать это.
– А ты умеешь?
– Мне он не нужен.
Мириам открыла рот, и Лео охнула от удивления при виде воронкообразной каверны с заостренным черным языком в центре.
У Сары глаза наполнились слезами, в горле стоял комок, но держалась она гордо, стараясь в силу профессионализма хорошо выполнить то, что она умела. Все-таки у нее нет силы воли – ей следовало после гибели Тома покончить с собой.