Голод. Трилогия
Шрифт:
Мириам даже представить себе не может глубины своего отвращения. Ночью она с истинным удовольствием ходит по улицам, в тысячу раз более опасная, чем самый шустрый убийца, – более сильная, более быстрая… и умная.
Ее желудок всегда полон. Вернее, был, пока солдаты короля Генриха не стали прочесывать по ночам город.
Они поймали Луллию у обители Святого Братства Крестоносцев, неподалеку от церкви Святого Олафа; теперь она в тюрьме; уличный ребенок, гречанка из Византии – Мириам нашла ее в Равенне, на Портновском рынке близ Императорского дворца, она ткала полотно. Как давно это было!
Они обосновались в Лондоне – неплохой выбор: много людей, хаос… Когда они приехали, у них не было ничего, кроме одного венецианского золотого дуката и шести бургундских пенсов.
Дукат обеспечил им проживание в течение года. В дальнейшем, чтобы раздобыть денег, они обшаривали дворцы аристократов.
Сотня лет любви и благоденствия промелькнула как сон, в мгновение ока.
Затем Луллия изменилась. Исчезла, испарилась ее молодость. Раньше она утоляла голод раз в неделю, затем – раз в день, а в последнее время – каждые несколько часов. Она неистовствовала ночи напролет, платя дань своему голоду, и тело ее раздувалось от выпитой крови. И ее необыкновенная красота, перед которой мужчины когда-то склоняли головы, осталась лишь в воспоминаниях. Теперь вид ее наводил ужас, визгливый голос разносился по всему дому, в глазах горела жажда крови. И вот – все кончено; она схвачена, она скрипит зубами и рычит на судей. Мириам буквально неслась той ночью по Ист-чип к Тауэру – но слишком поздно.
Теперь остается лишь ждать. Она сидит дома, и всюду разбросаны вещи Луллии – Мириам уже просто видеть их не может: ее платья, изношенные туфли, обручи, которые Луллия покупала для волос, они лежат сейчас в маленькой бумажной коробке. Мириам горстями достает из тайника монеты, сыплет их в кожаный мешочек и прячет его за пазухой. От Эбгейта до доков она наймет лодку. Надо бежать, ведь Луллия неизбежно «признается», и Мириам тоже могут схватить, если она здесь задержится. Три дня назад она погрузила свои сундуки на генуэзскую галеру, все – кроме сундука Луллии. Корабль отходит завтра или послезавтра, и она будет на его борту. Но она не уедет без Луллии.
Всем им -
и себе самой – она обещала надежное убежище, как обещала и хранить им верность.
Место упокоения девушки готово – приземистый дубовый сундук, обитый железом, он стоит сейчас посреди комнаты; свеженатертое дерево слабо пахнет рыбьим жиром.
Если Мириам не сможет убежать, ее сожгут на костре.
Теперь она считает свои монеты – пятьдесят золотых дукатов, три золотых фунта, одиннадцать золотых экю. Этого достаточно, чтобы целый год кормить Чипсайд или на неделю обеспечить кардинала Бофора.
Они идут.
Она прикусывает язык, услышав рев крумгорнов
[26]
, возвещающий о приближении кортежа. Это должно сработать,
должно!
Если бы только она могла оставить Луллию!.. Но она себе этого не простит. Клянясь своим возлюбленным никогда не оставлять их, она получала право
В кулаке у нее зажата горсть серебра. Потребуется по меньшей мере три серебряных пенса, чтобы заполучить тело Луллии, и еще пять-шесть, чтобы спастись самой. В руке одного из мужчин она видит квиток с развевающимися на нитях печатями – письменный приказ о том, чтобы женщина по имени Мириам, обвиняемая в колдовстве, была со всей поспешностью…
– У меня есть серебро! – кричит она, перекрывая рев труб. – Серебряные пенсы за мою бедную дочь!
– Ого, красавица, нам придется взять и тебя!
– У меня есть серебро!
Здоровяк со свитком подходит и кладет руку ей на плечо.
– Короля не купишь кучкой монет. Стражники остановились. Наступила тишина. Зеваки, затаив дыхание, наблюдают за мольбами Мириам сохранить ей жизнь. Она показывает на ладони два серебряных пенса
– Это все, что у тебя есть?
– Это все, что у меня есть на свете!
– Тогда пусть будет три! – и он хрипло смеется ей в лицо.
– Это все мои деньги, все, что у меня есть! – воет Мириам. Она достает еще монетку и держит все три в дрожащих ладонях.
Их вырывают у нее и сбрасывают Луллию на каменные ступени у дома. Исчезают в толпе глашатаи, уходят стражники, свиток падает в грязь.
Мириам с трудом разворачивает саван. Луллия – ярко-красного цвета, язык похож на пурпурный, покрытый волдырями цветок, глаза едва не выскочили из орбит.
Они пытали ее кипящим маслом. Эта вонючая грязь покрывает все ее распухшее тело.
И слышится слабый звук, звук рвущейся кожи – когда разжимаются ее кулаки.
*
– Это кошмар, – пробормотал Том. Сара как зачарованная смотрела на взлетающие ввысь кривые.
– Я знаю, – ответила Сара с отсутствующим видом. Кровь ее поразила. Том, несомненно, ожидал что обнаружится какая-то ошибка, но Сара-то знала, что тот образец, который сейчас анализировал Джефф, только подтвердит невероятное. В мозгу с мучительной навязчивостью звенел вопрос: кто она,
кто она?
Голова у нее шла кругом, а замешательство грозило перерасти в панику.
– Я ее разбужу. – Том сделал движение, чтобы встать.
– Не надо! Ты… нарушишь запись.
Он смотрел на нее.
– Но она же, очевидно, страдает…
– Посмотри на графики! Ты же не хочешь разрушить уникальную запись. Мы даже не знаем, кошмар ли это. Ей, может, снится что-то удивительно приятное.
– РЭМ
[27]
соответствует кошмару высокой интенсивности.
– Но посмотри на дыхание и проводимость кожи. Она же практически находится в состоянии комы.
Сара испытала облегчение, когда Том вновь уставился на мониторы. Им надо быть сейчас здесь, надо сделать эту уникальную запись. Приборы продолжали работать, регистрируя необычную модель сна миссис Блейлок. Сара попыталась собрать данные воедино – дельта-ритм низкой интенсивности, альфа-ритм как в состоянии транса. Подобная модель внутримозговой деятельности могла быть только у человека, перенесшего мозговую травму или, возможно, мастерски владеющего техникой медитации.