Голод
Шрифт:
Когда он уходил, я шла по лесным тропинкам, чтобы найти тебя. Ты спускался по ступеням вышки или выходил из дровяного сарая, когда я приближалась. В свои десять лет ты вовсе не казался большим или крепким – маленький человечек с серыми, как грозовые тучи, глазами, шагавший рядом со мной. Сейчас я жалею, что не обнимала тебя крепко-крепко всякий раз, когда мы находили друг друга. Помню один случай, который хотела бы забыть. Отведя глаза, ты прошел мимо меня, не останавливаясь, и подошел к останкам ивы у забора. Там ты остановился и принялся пинать ногами пень, бить кулаками по останкам ствола, так что сбил кулаки в кровь, забрызгав ею кору. Ствол ивы не ответил тебе, когда ты отдал ему свою кровь. Ты бил и бил, и наконец
Мое дитя.
Твое тело разом обвисло, я сделала несколько шагов к тебе. Но тут ты увидел, как белка карабкается по стволу дерева, и лицо твое прояснилось. Живое существо еще меньше тебя. Я увидела, как твое лицо порозовело при виде этой белки, впервые в этой нашей новой жизни ты засмеялся, словно зажурчал ручеек, ты побежал через двор, не сводя глаз с рыжего хвостика. Бледные волосы топорщились. Твои ноги отвыкли бегать, ты споткнулся и упал на землю, больно ударившись лбом. Несколько мгновений ты лежал совершенно неподвижно. Прислушивался к себе, насколько тебе больно, можешь ли ты пошевелиться? Но вот ты приподнял голову. Лицо исказилось, плечи затряслись. Камешки в царапинах, кровь, перемешанная со слезами. Наверное, ты закричал, но я не помню никаких звуков. Помню только, как мое тело проснулось, ожило. Заспешило.
– Иди сюда, я тебя обниму!
Я обняла тебя и прижала к себе крепко-крепко, как должна была делать каждый день, каждую секунду. Попыталась утешить тебя тем, что говорила своему собственному страху.
– Не всегда его сапоги будут топтать наш двор, – сказала я тебе.
– Обещаешь? – спросил ты, глядя на меня испуганными, заплаканными глазами.
– Обещаю, – ответила я. – Мы найдем путь, ты и я. Если ничто не поможет, то все рано или поздно ложатся в землю, даже он. Никто не может жить вечно. Даже землевладельцы.
Мы вместе поднялись на ноги. Я должна нащупать это в себе – то, что я утратила, то, что помогало мне чинить рваную одежду, мыть окна, добывать из земли пропитание, пробираться сквозь лес с пустой корзиной, пока она не наполнится. Я отнесла тебя к каменной изгороди, и там мы сидели рядом, обнявшись, ты – положив голову мне на живот, я – гладя тебя по волосам. Маленькая семья. Дыша в твой напряженный затылок, я ощущала твой запах. Мой мальчик.
Все ради тебя.
Заглянув тебе глубоко в глаза, я передала тебе все тепло, которое способно было родить мое тело.
– Я люблю тебя, Руар.
Долго-долго просидели мы так. Потом помыли твое лицо, твои разбитые руки и поцарапанную коленку. Поиграли в крестики-нолики – даже вспомнили, как это делается. Когда мы легли в постель, я обняла тебя, а ты долго всхлипывал от облегчения, пока вечер пробирался по кухонному полу.
– На этом все плохое закончится, – сказала я тебе. – На этом, слышишь? Это наше дно. Ниже мы не упадем. Отсюда только вверх. Плохому пришел конец.
Таково было мое обещание.
Ради тебя я со всем справлюсь, дитя мое. Только ради тебя.
На следующий день я заметила, как ты расправил плечи, и я сделала то же самое. Усевшись на каменную изгородь, ты сделал новую ножку для стула – она сияла голым некрашенным деревом, как красивый шрам на починенном стуле. Помню, как ты протянул мне стул, не проронив ни слова. Тогда я снова обняла тебя и спрятала стул в дровяной сарай, чтобы он остался жить. Каждый раз, видя за дровами зеленое пятнышко, я вспоминала, как ты бил кулаками по стволу дерева, вспоминала, что мы с Армудом пообещали друг другу, стоя близко-близко. Мы пришли на землю Хельсингланда издалека, чтобы создать дом для тебя и тех, кто родился позже, и даже если бы нам пришлось изнурительно работать и мерзнуть круглый год, я все равно сделала бы эту
В один из этих дней я почувствовала его – крошечный кулачок, изменивший все. В моем животе снова трепетали крылья бабочки. Я вздрогнула. Меня прошиб холодный пот. Кулаки хозяина махали мне из моей собственной матки.
Решение пришло сразу. Этого я не могу допустить. Мы не можем…
Я должна что-то сделать, должна придумать способ, не могу, должна отделаться от него, не хочу, не могу, нет, его надо убрать, это невозможно, я не могу, я должна успокоиться, должна продумать путь, и знаю, что я умею это сделать, но я пообещала себе и Армуду никогда больше даже близко не приближаться, но я пообещала и тебе тоже, и теперь я должна, должна, должна…
Держись, Унни. Нет смысла переживать попусту.
Меня тошнило. Руки у меня похолодели, и не была рядом Армуда, который мог бы их согреть. Его нет, а я пообещала ему, что никогда больше – понял бы он меня? Это решение мне придется принять самой.
Помню тот вечер. Я лежала в темноте нашего дома. Казалось, со всех сторон меня окружает липкая грязь – и спереди, и сзади, а ты спал рядом со мной, спал спокойно. Деревья за окном стояли на фоне темного неба черными силуэтами, и я подумала, что под чернотой скрыт настоящий цвет – до завтра. Заметив, что ты потерял ресницу, которая легла тебе на щеку, я улыбнулась. Поймав ресницу на кончик пальца, я посмотрела на нее. «Как легко привыкнуть к красивому», – сказала я как-то Армуду. А вот сейчас мне вспомнилось, что он мне ответил: «Никогда не привыкай к безобразному». Сдувая твою ресницу с пальца, я представила себе, что это звезда, так что я могла загадать желание. Загадать и сама исполнить.
На вдохе я приняла решение. Никаких сомнений. Это нужно остановить. Дрожащие кулачки хозяина должны исчезнуть из моего живота. Глубокий вдох, все внимание на дырочки от сучков в потолке. Прошло тринадцать лет с тех пор, как меня обучила целительница – может быть, и больше, но эти знания можно достать из укромных уголков. Можжевельник чешуйчатый – ведь он и здесь где-нибудь растет? Когда-то давным-давно я сама выращивала его в нашей деревне, тогда запасы хины и алое лежали у меня в мешочках и баночках, но в тот день, когда мы бежали, я не успела взять их с собой. Хина, алоэ, мышьяк – такого здесь не достанешь, да и денег у меня не хватит. Спички я могла бы раздобыть, аккуратно соскоблить фосфор и пить его как чай, но такого снадобья я никогда не давала никому из тех отчаявшихся женщин, приходивших ко мне, как бы они ни просили. Только не фосфор. Это слишком опасно. Малейшая ошибка – и ты останешься один на свете. Нет.
Рисланд. Я резко села в постели. Ржаное поле в Рисланде недавно пострадало от нашествия спорыньи. Может быть, ядовитые комки распространились на тимофеевку, растущую рядом на лугу? Тут я точно знала, сколько мне нужно, и могла собрать, не рискуя гангреной на пальцах рук или ног. Возможно, я стану путаться и бояться, мне наверняка придется бороться со спазмами и жгучей болью, но это должно сработать.
Странное ощущение – я нашла решение.
Уже на следующий день я нашла то, что искала. Еще издалека я увидела фиолетово-черные полосы, долго шла по тропинке между полем и лугом, проводя руками по колоскам, собирая темные наросты и складывая их в мешочек. Дома я старательно разорвала их на тонкие полоски. В виске стучало – не потому, что мне тяжело далось это решение, просто я не представляла себе, насколько сильнодействующим окажется это средство, которого я насобирала на поле Рисланда. Существовал риск, что я обезумею и стану опасна, пока яд не выйдет из моего тела. Но придется на это пойти. Другой вариант не рассматривается. Присев на корточки возле твоего стула, я посмотрела тебе в глаза.