Голодная луна
Шрифт:
— Это обман, маскирующийся под истинную веру. Единственный путь поверить в Господа — это разрешить Ему управлять вашей жизнью.
— Я думаю, мы немножко староваты для всего этого, — возразил Грейг. — Мы не чувствуем необходимости в постоянных указаниях с чьей-либо стороны, что и как нам надо делать.
Бенедикт взял поднос, на котором стояли чашечки кофе:
— Некоторые, должно быть, подумают, что это именно то, что ты хочешь сделать для нас…
— Что ты хочешь этим сказать, Бенедикт, «некоторые люди»? — неожиданно Грейгу захотелось пойти на неизбежную
Бенедикт аккуратно поставил поднос за кучу книг:
— Извини меня. Спасибо, — сказал он и стал разносить чашки по кругу, потом посмотрел на Грейга. — Хорошо, я думаю, что тебе надо смириться с мыслью о том, что Гизел уже взрослая. И я думаю, что тебе бы хотелось поучить меня, как мне надо управлять моим бизнесом.
— Если Вера и я одолжим тебе денег, которые ты сам попросил у меня, мы должны сделать это.
— Я полагаю, что справедливо разрешить вам давать советы, во всяком случае.
— Я сказал, если, если… Бенедикт. Если мы захотим одолжить тебе деньги.
Гизел попыталась удерживать свою чашку обеими руками, но, поморщась от жара, поставила ее на камин.
— А ты не собираешься? — спросила она, слегка повысив голос.
— Мы же не знаем, сколько мы должны будем оставить у себя на всякий случай, — сказала Вера. — Мы не знаем, где мы будем добывать средства к существованию. Но не в Мунвэле, это уж точно, если все будет продолжаться в том же духе, как и теперь.
— Что значит «в том же духе»? Что это за дух? — стал настаивать Бенедикт. — Все, чего хочет Гудвин, это создать в мире крохотный участок, клочок суши, свободный от преступлений, пороков и коррупции. Он может сделать это здесь, потому что наш город слишком удален от остальных населенных пунктов и отгорожен от внешнего влияния. Теперь-то даже вы не посмеете сказать, что этого не стоит делать…
— Даже кто? — Грейг почувствовал, что его грудную клетку стало буквально распирать от нарастающего гнева. — Даже такие порочные как мы, хотел ты сказать? Возможно, сейчас ты понял, почему нам будет неуютно в этом городе.
— О, папочка, ты же знаешь, что вы оба желанны в этом доме, — взмолилась Гизел, но Бенедикт прервал ее:
— Ты никогда не говорил, что тебе не нравились мои методы ведения дел.
— Не очень уверен, что тебе понравится то, что я скажу. Я тебе скажу об одной вещи, которая нам не нравится, а именно то, как ты используешь Гизел для того, чтобы докучать и нервировать клиентов. Мы слышали оскорбления, которыми они награждали ее, и нет ничего удивительного, что идя таким путем, заставляя ее играть на страхах людей, тебе плохо удается продавать свою чертову сигнализацию.
— Я никогда не делала таких вещей, папочка, нет. Просто это моя обязанность помогать!
— Ради бога, Гизел, с каких это пор ты стала такой самодовольной? — воскликнул Грейг и заскрежетал зубами, словно он хотел бы удержать во рту то, что у него вырвалось. — Мне жаль, я не хотел этого говорить. Это все из-за выпитого.
— Я прощаю тебя…
Грейг сильнее заскрежетал
— В чем дело? — мягко спросил Бенедикт. — Она сказала, что прощает тебя…
— Потому, что ее дружок Мэнн велит это ей, не правда ли, дорогая? Вы прощаете меня, потому что это ваш долг, Гизел, не так ли? Ни во что уже не ставится то, что я люблю тебя или твоя любовь ко мне, или что-то другое, что-то реальное. — Он переключился на Бенедикта. — Я скажу тебе, что не так, что фальшиво в твоем всепрощении: оно подавляет чувства, которые бы ты испытывал, если бы был честен сам с собой. Я думал, что религия предполагает принесение мира, и это то, что я принимаю от нее в своем возрасте, но если бы я очень долго жил среди вашего всепрощенчества, я бы сошел с ума или заработал язву. А теперь, если вы меня извините, я очень устал и сказал уже слишком много. — Тем не менее он задержался в дверях. — Если уж тебя так заботят проблемы твоего бизнеса, Бенедикт, я полагаю, что тебе необходимо доверить Богу решать их…
Он с трудом поднялся наверх в ванную комнату и плеснул воды на лицо. Потом он посмотрел на себя в зеркало, когда чистил зубы. Когда Грейг вошел в спальню с двуспальной складной кроватью, Вера ждала его там:
— Я сказала им, что мы уезжаем утром, — проговорила она почти шепотом. — Мы ведь оставляем Мунвэл, верно? Я все равно уже не смогла бы это больше выносить.
Но когда она вернулась из ванной, погасила свет и улеглась в шаткую кровать, ее голос стал более неуверенным:
— Я надеюсь, что он не помешает ей приезжать к нам в гости, хотя бы изредка, — пробормотала она. — Она пока что наша Гизел, как бы она там ни изменилась. Я все равно все еще хочу ее видеть. Черт бы побрал этот возраст, не позволяющий нам следовать по дороге, по которой мы шли раньше.
Когда она наконец уснула, Грейг долго лежал на кровати и думал о том, что она сказала. Почему он не смог держать себя в руках там внизу, пытаясь вместо этого обострить конфликт, что в результате не привело ни к чему хорошему? Мысли о Гудвине Мэнне и о последствиях его деяний приводили его в бешенство, раздражали его. Особенно бесила его мысль о той женщине, которая заняла сцену после изгнания Джасти. Юмор тоже был ловко рассчитанной техникой, которую они обычно использовали, как, впрочем, и их религиозные имитации всех форм популярных песен. Как могла Гизел быть завербованной в ряды их сторонников? В чем они с Верой допустили ошибку, где были неправы по отношению к дочери?
Он почувствовал себя беспомощным и беззащитным. Возможно, он и был таким, потому что постоянно видел себя именно беззащитным и слабым в своих снах. Теперь, засыпая, он увидел себя далеко-далеко в своем детстве, делающим с вызовом такие вещи, которые он даже и не хотел делать. Во сне он лез вниз по веревке в заброшенную шахту над Мунвэлом. Тогда он знал, что могло случиться, поэтому стал усиленно работать руками, чтобы вылезти наружу из темноты, пока у него был такой шанс. Ему почти удалось приостановить свой спуск, вцепившись в веревку ногами и руками, когда ослаб узел, который крепил веревку к утесу наверху.