Голодные игры: Из пепла
Шрифт:
– Китнисс, уходи, - голос мужа звучит тихо, но при этом жестко и властно.
Пит разговаривает со мной, не поворачивая в мою сторону головы. Он явно не желает меня видеть.
– Пит, я…
– Я сказал: уходи! Ты что, не расслышала с первого раза?! – зло рычит муж, после чего не выдерживает - оборачивается.
Я не на шутку пугаюсь. Никогда раньше не видела у Пита такого дикого страшного взгляда. Разве что сегодня днём во время его драки с Гейлом. Его зрачки то и дело пульсируют: чёрные – голубые -
Это глаза не человека.
Это глаза загнанного в ловушку раненного хищного зверя.
Ещё секунда и, кажется, что этот дикий зверь набросится и растерзает меня. Инстинкт самосохранения берёт верх – я делаю шаг к двери.
– Беги! Беги! – отчаянно пульсирует у меня в голове.
– Подумай о детях, которых ты носишь! Не смей подвергать их опасности!
Делаю ещё шаг назад и… застываю.
Я смотрю в глаза мужа и неожиданно вижу там помимо злобы, ярости, гнева, столько боли и отчаяния… И вдруг отчётливо понимаю, что на этот раз Пит не справится в одиночку со своими внутренними демонами. Рядом с ним нет как в прошлый раз бригады высококлассных врачей, которые смогли бы придти к нему на помощь. А это значит, что с каждой минутой я всё больше и больше теряю своего мальчика с хлебом. И, боюсь, на этот раз, я рискую потерять его навсегда.
Мне становится так страшно… Так одиноко…
– Пит…
Я смотрю на Пита и только сейчас до конца понимаю мужа. Понимаю то, за что сама же его и осуждала, когда он, опасаясь за моё психическое состояние, пытался отправить меня на аборт, хотя сам до безумия хотел этих малышей. Теперь я понимаю, что значит любить кого-то больше собственной жизни, даже больше собственных детей.
Пит любит меня именно так... Так неправильно. Так ненормально. И так не должно быть. Но… так есть.
И что самое страшное, я вдруг с ужасом отчётливо осознаю, что люблю его точно с такой же безумной, безудержной силой. Нелогично. Аномально. Судорожно. До дрожи.
Всё так просто: жизнь без моего мальчика с хлебом не имеет для меня никакого смысла. Я знаю, что должна сейчас убежать от этого опасного израненного зверя. Убежать, чтобы не подвергать опасности детей, которых я ношу, но…
Да… Передо мной дикий, раненный, загнанный в угол зверь.
Но это мой зверь.
И я не могу его бросить. Отвернуться от него.
Не здесь.
И не сейчас.
Я делаю шаг навстречу.
– Уходи! – уже фактически рычит Пит, стараясь не смотреть на меня.
Но я не слушаюсь мужа. Вместо того, чтобы сбежать, я медленно опускаюсь на колени перед его кроватью и, едва касаясь губами, осторожно покрываю поцелуями его израненную спину. Рубец за рубцом. Шрам за шрамом. Я целую его изуродованное тело и, сама того не замечая, плачу. Как бы я хотела залечить этими поцелуями раны на его душе. У меня из головы не выходит мысль о том, через какие муки, через какой ад пришлось пройти моему мужу, чтобы быть со мной.
Пит замирает. Я чувствую, как напряжены все его мышцы. Вижу, как сжаты его кулаки. Как он из последних
От одного лишь моего прикосновения Пит снова цепенеет. Я вижу, как пульсируют его зрачки: то и дело, превращаясь из чёрных омутов в бездонные, такие любимые мною, голубые озёра.
– Зачем ты это делаешь, Китнисс? – едва слышно шепчет он. – Не подвергай себя опасности. Уходи… Я не могу себя контролировать…
Вместо ответа я наклоняюсь и нежно целую мужа в шею. Невольно замечаю, что его кожа солоноватая от пота. Целую вновь.
– Убирайся, Китнисс! Ты, что, оглохла?! - зло рычит Пит, резко поворачиваясь ко мне лицом.
Я послушно отступаю.
Но только для того, чтобы на его глазах медленно расплести косу. Я знаю, что Питу нравится, когда я хожу перед ним с распущенными волосами. А затем… избавляюсь от платья и белья. После чего вновь приближаюсь к мужу…
– Ты сошла с ума, - хрипло шепчет Пит, не сводя глаз с моего обнажённого тела.
– Пусть так… - шепчу я, сажусь к нему на коленки и как можно нежнее целую его в губы.
Моя теория проста: охмор – охмором, но первобытные инстинкты даже у сумасшедших, ещё никто не отменял.
Как, впрочем, и любовь.
***
– Что значить «её нет дома»? – я стою на кухне у Китнисс и зло смотрю на поддатого Хэймитча. Прекрасно понимаю, что разговаривать с ним нет смысла. Во-первых, он нетрезв. Во-вторых, Хэймитч всегда был не его стороне. – Где она?
– Пошла прогуляться.
– В такое время?!
– Она большая девочка.
– Куда она пошла?
– Не спрашивал.
– Я её подожду.
Хэймитч пожимает плечами.
– Как знаешь, парень. Но учти, если тебя здесь застанет Пит, то я уже больше ему успокоительное вкалывать не буду. Пусть добивает.
– Я всё же рискну.
– Договорились! – Хэймитч поворачивается к Сальной Сэй, которая что-то кашеварит на плите.
– Сэй – ты свидетель. Этот самоубийца сам подписал себе приговор. Потому что, если его не убьёт Пит, то, подозреваю, это сделает сама Китнисс. Ты ей, парень, уже поперёк горла сидишь!
Слова Хэймитча задевают меня за живое.
– Я хочу услышать это от неё самой!
– Услышишь, даже не сомневайся! – хмыкает Хэймитч.
– Где мне её подождать?
– Можешь на крыльце. Можешь в кабинете. Только не шуми. Не хватало ещё детей разбудить.
– Пожалуй, я выберу кабинет. Можешь, не провожать. Я знаю, где он находится.
Разворачиваюсь и иду к лестнице, ведущей на второй этаж. Хэймитч, как обычно невыносим.