Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
Едкий, короткий восьмой выстрел обрывает жизнь Мегз. Но она уходит молча. Улыбаясь. Доказывая лишь одно: Надежда – сильнее страха.
Финальный девятый звучит глухо, будто прошел насквозь, оставляя на стене полосы крови. Он кажется ирреальным, тихим и бутафорным, будто пуля прошла мимо. На деле же она вошла в плоть, раскромсала легкие, едва не задела сердце и удачно врезалась в стену, где оставило глубокое, точечное отверстие. Девятым – убило меня.
Осталась одна единственная пуля.
– Мистер Мелларк, – наждачных, хриплый голос. – Однажды мы с мисс Эвердин обещали не врать друг другу. К моему величайшему огорчению, она солгала.
Когда я открываю глаза, а на экране, вместо ликов «святых» появляется лицо Сноу, я едва ли замечаю, что стою в последней шеренге.
– Раз вы смотрите это видео, значит, Панем смог вздохнуть с облегчением – тиран свержен, победа за мятежниками, а Сойка – все еще жива. Но счастье порой не так близко, как нам кажется. Вот мы держим его в руках, а вот, оно в руках той, что так старательно пытается сохранить ваши жизни. Признаться, впервые повстречав Альму Койн, я посчитал ее победителем. В период Тридцать Вторых Голодных Игр – эта женщина не была столь воинственна и уверенна в себе, как теперь это может показаться на первый взгляд. Как и любой другой трибут – на ее лице был написан страх и ужас, когда имя ее сотрясло площадь Дистрикта-2. С одним только отличием, что видеозапись с проведением Жатвы так и не оказалось в эфире, а трибутом женского пола от Второго стала совершенно другая девушка, погибшая на Арене в первые пару дней, – его лицо замирает, а сам Сноу заходится в лихорадочном кашле, и только спустя пару минут, его состояние приходит в норму: – Тогда Орион Койн был одним из самых влиятельных людей Панема и, признаюсь, даже мне порой стоило прислушиваться к его мнению. Его дочь не попала на Арену. Вернулась во Второй под ликом секретности, а людей прибывших на Жатву в тот день, «заставили» забыть об инциденте.
Он вновь и вновь лихорадочно кашляет. На лице его появляется гримаса боли. Только теперь я замечаю желтые, нездоровый цвет его лица и кроваво-алые подтеки на его губах.
– Мы виделись с ней лишь дважды в жизни. В первый раз, чтобы ее жизнь спас я. Второй, чтобы она стала спасителем Панема. Я слишком хорошо понимал, что рано или поздно найдутся те, кто восстанет против строя. Один страх – слишком нестабильное оружие для управления миллиардами. И тогда «тайно» возродив Тринадцатый, я и не смел догадаться, что она может уничтожить меня, – он разводит руками. – Сегодня, мистер Мелларк, день моей Казни. К несчастью, я не в том положении, чтобы вся эта информация дала мне отсрочку. Но я больше, чем уверен, она понадобится вам, чтобы уничтожить Альму Койн.
Тишина на площади закладывает уши и все, что тревожит мой слух – голос тирана, обращенный ко мне.
– Разработка охмора – еще одна дислокация Дистрикта-13. И, все то время, пока вы считали меня главным врагом, она под вашим носом, разрабатывала химическое оружие. Единственной нашей общей целью, к моему несчастью, стала Мисс Эвердин.
Слышны крики. Изображение начинает подрагивать, словно кто-то пытался заглушить сигнал. Все могло бы оборваться, если бы они не имели дело с Бити.
– А теперь, мистер Мелларк, когда правда обнародована, а вы стали первым ее носителем, – он слабо улыбается, – пообещайте мне, что не станете врать?
Гаснет экран. Все вокруг обращается в хаос. Люди кричат. А миротворцы, будто опешив, пятятся. Толпа в жутком, истерическом вое находит прямо на нас – последнюю из шеренг. Небо взрывается. Земля будто уходит из под ног. Все заполняют крики и чьи-то вопли. Я вовремя бросаюсь
Мозг не пытается обнародовать информацию. Бегу. Все еще бегу, в буре, хаосе и дыме. Мои сокамерники и незнакомые выжившие, едва не кричат от счастья. Все, что крутится в голове: Хеймитч. Спасибо ему. Спасибо старому пройдохе, что спас мою жизнь, когда смерть была на моей ладони. В глазах стоят слезы. Счастье? Это счастье?
Останавливаюсь под самой сценой, прячась за ней. Руки в чужой крови, а пол ее накрыт телами. В стенах дыры. Точно те же, что и от выстрелов в моем воображении. Кончено. Все кончено.
И последняя пуля. Все еще горит в кармане.
Я жив, она не спущена. Я жив. Все еще жив, с глупой мечтой на лучшее будущее. Мимо меня несутся люди. Рядом оказывается боец «Морника». Что-то спрашивает, удивляется трясет меня за руку, а я улыбаюсь ему, словно сумасшедший. Он отпускает меня, чтобы бросится в самую гущу толпы. Обуздать толпу.
Кончено. Все кончено.
И последняя пуля. Все еще горит в кармане.
Но в хаосе и дыме, в выстрелах и чьем-то плаче я узнаю пугающий, тихий шепот:
– Я ведь обещала тебе…
Обернутся. Мгновение. Упущено.
Стрела прошла насквозь.
Последняя пуля.
Не спущена?
========== Эпилог. ==========
Комментарий к Эпилог.
Аудиофайлы:https://vk.com/gromova_asya_writer
Путь пройденный вместе с вами. Разделенный переживаниями, взлетами и падениями. Чувствую себя беззащитной перед вами, потому что боюсь нажимать”завершено”. Все это слишком глубоко засело во мне. Все это “слишком” часть меня. Спасибо за эти полтора года поддержки и веры в то, что я чего-то стою. Спасибо за отзыв. За каждый теплый отзыв, оставленный под “Восставшими”. Спасибо за долгие часы общения и счастья. Спасибо за то, что вы есть у меня. Спасибо за то, что вы дарили “Восставшим” жизнь, вдохновляли, продолжали их путь. Я - безответственный автор, который пытается совершенствоваться, не только для себя теперь, но и для вас тоже.
Я люблю вас.
Всегда ваша,
Громова.
Pick it up, pick it all up.
And start again.
Забери все это от меня прочь,
и просто начни сначала
Он счастлив. Полностью погружен в свою работу и замечает меня лишь изредка, когда я одергиваю его по пустякам. Ворчливость докучает ему, а мне порой даже приятно почувствовать себя ответственным, мудрым, преисполненным обязанностями. Отчего-то эти ужимки, смех и нытье вызывало улыбку. Минуты. Часы. Недели. Месяцы. Не знаю. Здесь время течет иначе. Здесь оно замедляется, ухитряется дотянуться до последнего луча заходящего солнца и утонуть в морской пучине, ни о чем не жалея.
Песочные замки получаются у него намного лучше моего. Это заметно невооруженным глазом, а все потому, что его руки с детства приучены к морскому песку, а мои – к воздушному тесту. Он так похож на меня, хотя и не должен бы. Золотые, чуть вьющиеся волосы, овальное, детское личико, и только глаза – с отливом изумрудных волн – так сильно выделявшиеся из общей белизны кожи мальчишки. Я одергиваю его кофту, а он все фырчит. Мог бы – уже изъяснился со мной. Но, к несчастью, годовалые плохо владеют речью. Потому, Финник только повторяет: «Пита», «Пита» и нечто нечленораздельное, что можно было бы посчитать за угрозу.