Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница
Шрифт:
Что ж, нужно, как в тот раз, собрать волю в кулак и не сдаваться. Однако пока Крессида расставляет операторов, мое беспокойство только нарастает. Я измотана, нервы натянуты как струна, все мысли только о Пите. Зря я пила кофе. Меньше всего я сейчас нуждаюсь в возбуждающем. Меня и так всю трясет, никак не могу восстановить дыхание. После бункера дневной свет режет глаза, и приходится щуриться. По щекам бежит пот, хотя на улице не жарко.
– Что именно от меня требуется? – спрашиваю я.
– Всего пара слов.
– Хорошо.
Я становлюсь напротив камер и смотрю на красный огонек. Смотрю… Смотрю…
– Простите. Ничего не приходит в голову.
Крессида подходит ко мне.
– Ты себя хорошо чувствуешь?
Я киваю.
Она достает из кармана платок и вытирает мне лицо.
– Может, воспользуемся проверенным способом? Вопрос – ответ?
– Да. Так будет лучше.
Я скрещиваю руки на груди, чтобы скрыть дрожь. Бросаю взгляд на Финника. Он поднимает вверх руки с оттопыренными большими пальцами. Только сам при этом заметно дрожит.
Крессида возвращается на свое место.
– Китнисс, Тринадцатый дистрикт только что пережил ракетно-бомбовый удар Капитолия. Расскажи нам, что ты при этом испытывала?
– Мы находились очень глубоко под землей, и никакой реальной опасности не было. Тринадцатый живет и здравствует, и я вместе… – Мой голос срывается.
– Попробуй последнюю фразу еще раз, – предлагает Крессида. – Тринадцатый дистрикт живет и здравствует, и я – вместе с ним.
Я делаю глубокий вдох, с силой опуская диафрагму.
– Тринадцатый живет и… – Нет, все не так.
Могу поклясться, вокруг еще стоит запах роз.
– Китнисс, давай только эту фразу, и на сегодня все. Обещаю, – говорит Крессида. – Тринадцатый живет и здравствует, и я вместе с ним.
Я встряхиваю руками, чтобы расслабиться. Упираю кулаки в бедра, потом опускаю руки по швам. Рот то и дело наполняется слюной, к горлу подступает тошнота. Сглотнув, открываю рот, чтобы произнести наконец эту чушь, убежать в лес и… и тут я начинаю рыдать.
Какая из меня Пересмешница. Не могу произнести даже одно это предложение. Ведь за каждое мое слово расплачиваться придется Питу. Его будут пытать. Не до смерти, нет – это было бы слишком милосердно. Сноу позаботится, чтобы его жизнь стала хуже смерти.
– Выключай! – слышу я тихий голос Крессиды.
– Что это с ней? – бормочет Плутарх.
– Она поняла, для чего Сноу нужен Пит, – отвечает Финник.
Вокруг раздается что-то вроде коллективного вздоха сожаления. Потому что теперь я знаю и не смогу быть Сойкой. Я вообще ни на что не годна.
Несколько пар рук обнимают меня, но я не хочу ничьих утешений. Ничьих, кроме… Хеймитча. Потому что Хеймитч тоже любит Пита. Я тянусь к нему, бормоча что-то отдаленно напоминающее его имя; он подходит, обнимает
– Ну-ну, не надо. Все уладится, солнышко.
Он усаживает меня на обломок мраморного столба и кладет мне руку на плечи.
– Я больше не могу, – говорю я сквозь рыдания.
– Знаю.
– Я только и думаю, что он сделает с Питом за то, что я Сойка-пересмешница!
– Знаю, знаю. – Хеймитч крепче стискивает мои плечи.
– Ты его видел? Как странно он себя вел? Что с ним сделали? – Задыхаясь от слез, я выдавливаю еще только: – Это я во всем виновата!
Затем я окончательно впадаю в истерику, в руку мне вонзается игла, и мир исчезает.
Видимо, мне вкололи что-то очень сильнодействующее, потому что просыпаюсь я только на следующий день. Это не похоже на пробуждение от мирного сна. Кажется, будто я вынырнула из царства тьмы, где бродила в одиночку среди призраков. Хеймитч – с восковой кожей, с красными от усталости глазами – сидит на стуле возле моей кровати. Я вспоминаю о Пите и снова начинаю дрожать.
Хеймитч сжимает мое плечо.
– Все в порядке. Мы попробуем его вытащить.
– Что?
Наверно, я ослышалась. Какой-то бред.
– Плутарх направляет в Капитолий спасательную группу. У него там свои люди. И он считает, что мы сможем вызволить Пита живым.
– Почему мы не сделали этого раньше?
– Слишком многое стоит на кону. Но все согласились, что другого выхода нет. Как тогда на арене – мы сделали все возможное, чтобы спасти тебя. Нам нельзя сейчас терять Сойку-пересмешницу. А ты не сможешь исполнять ее роль, пока Сноу отыгрывается на Пите. – Хеймитч протягивает мне чашку с водой. – На, выпей.
Я медленно сажусь и делаю глоток.
– Что значит – слишком многое на кону?
Хеймитч пожимает плечами.
– Наши агенты засветятся. Могут погибнуть люди. Впрочем, они и так гибнут каждый день. К тому же мы спасаем не одного Пита, но и Энни для Финника.
– Где он?
– За ширмой, отсыпается после укола. У него тоже крышу сорвало, когда тебя вырубили.
Я улыбаюсь, чувствуя себя уже не такой слабой.
– Да, съемки вышли еще те. Вы вдвоем слетаете с катушек, Боггс мчится организовывать операцию по спасению Пита. Остается только крутить повторы.
– Если за дело взялся Боггс, это уже хорошо, – говорю я.
– Да, он парень что надо. В команду брали добровольцев, но он притворился, будто не заметил мою руку, – рассказывает Хеймитч. – Видишь? Он уже продемонстрировал благоразумие.
Что-то не так. Хеймитч слишком старательно пытается меня ободрить. Это совсем не в его духе.
– Ну и кто же еще вызвался добровольцем?
– Кажется, всего их семеро, – уклончиво отвечает он.
Я чувствую холод под ложечкой от нехорошего предчувствия.