Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница
Шрифт:
В планолете я ожидаю, что лестница меня отпустит, но не тут-то было: я все еще обездвижена, когда ко мне подходит женщина в белом халате со шприцем в руке:
– Это следящее устройство, Китнисс. Если будешь вести себя спокойно, я смогу установить его аккуратно.
Спокойно. Да я как статуя! Однако это ничуть не мешает ощущать острую боль, пронзающую предплечье, когда туда впивается игла, и из нее глубоко под кожу проникает миниатюрный маячок. Теперь распорядители Игр всегда смогут узнать, в каком месте арены я нахожусь. Заботятся, чтобы никто не потерялся.
Когда дело сделано, лестница
Полет продолжается около получаса; перед приближением к арене стекла окон темнеют. Флайер приземляется, и мы с Цинной спускаемся по лестнице, которая в этот раз пропущена сквозь жерло широкой трубы в катакомбы под ареной. Следуя указателям, мы идем в комнату, предназначенную для моей подготовки. В Капитолии эти комнаты называют Стартовым комплексом, в дистриктах – Скотобазой, местом, куда сгоняют животных перед отправкой на бойню.
Все совершенно новое, я – первый и единственный трибут, который войдет в эту комнату. По окончании Игр арены становятся историческими достопримечательностями, куда капитолийцы любят приезжать на экскурсии или на отдых. Бывает, проводят там по месяцу: смотрят видеозаписи Игр, осматривают катакомбы, ездят в места, где происходили смертельные схватки. Можно даже поучаствовать в инсценировках. И кормежка, говорят, отличная.
Я с трудом удерживаю внутри себя завтрак, пока принимаю душ и чищу зубы. Цинна заплетает мои волосы в простую косу, какую я обычно носила дома. Потом приносят одежду – у всех трибутов она будет одинаковой, Цинна тут ничего не решает и даже сам не знает, что лежит в свертке. Он помогает мне одеться: обычные коричневые штаны, светло-зеленая блузка, грубый коричневый ремень и черная ветровка с капюшоном, достающая до бедер.
– Ветровка из особой ткани, отражающей тепло тела. Ночи могут быть холодными, – говорит Цинна.
Ботинки, которые я надеваю поверх плотно прилегающих носков, лучше, чем я надеялась. Кожа мягкая, почти как у тех, что я носила дома. Резиновая подошва, тонкая и гибкая, с жесткими шипами. Удобно для бега.
Ну, вроде бы все. Собралась. Тут Цинна вытаскивает из кармана брошь – золотую сойку-пересмешницу. Я совсем забыла о ней.
– Откуда? – спрашиваю я.
– С одежды, в которой ты была в поезде, – отвечает Цинна. Теперь я вспоминаю, как сняла ее с маминого платья и приколола к зеленой рубашке. – Это талисман из твоего дистрикта?
Я киваю, и Цинна прикалывает мне брошь к блузке.
– Комиссия ее чуть было не запретила. Некоторые посчитали, что иглу можно использовать в качестве оружия, и у тебя будет неправомерное преимущество. Но потом все-таки уступили. А кольцо из Дистрикта-1 не пропустили. Если повернуть камень, выскакивает шип. Отравленный. Девушка заявила, что ничего об этом не знает, и доказать обратное, конечно,
Я хожу, бегаю по кругу, машу руками.
– Нормально. Все сидит отлично.
– Остается только ждать сигнала. Разве что поешь еще?
Есть я не хочу, но стакан воды беру и пью маленькими глоточками, пока мы сидим на диване и ждем. Я сдерживаюсь, чтобы не начать кусать губы или грызть ногти, и вдруг ловлю себя на том, что впилась зубами в щеку, еще не совсем зажившую, после того как я прикусила ее во сне дня два назад. Во рту появляется вкус крови.
Мое волнение постепенно переходит в ужас. Возможно, через час я буду мертвой, мертвой как камень. Или даже раньше. Пальцы неотвязно тянутся к маленькому твердому комочку в предплечье – следящему устройству. Я давлю на него, несмотря на боль, давлю так сильно, что появляется небольшой кровоподтек.
– Хочешь поговорить, Китнисс? – спрашивает Цинна.
Я качаю головой, но через секунду протягиваю ему руку, и Цинна заключает ее между своими ладонями. Так мы сидим, пока приятный женский голос не объявляет, что пора приготовиться к подъему на арену.
Все еще сжимая ладонь Цинны, я подхожу к металлическому диску и становлюсь на него.
– Помни, что сказал Хеймитч. Беги и ищи воду. А дальше по обстановке, – говорит он. Я киваю. – И запомни вот еще что. Мне нельзя делать ставки, но если бы я мог, то поставил бы на тебя.
– Правда? – шепчу я.
– Правда.
Цинна наклоняется и целует меня в лоб.
– Удачи, Огненная Китнисс.
Сверху, отрезая нас друг от друга, разрывая наши сцепленные руки, опускается прозрачный цилиндр. Цинна касается пальцами подбородка: выше голову!
Я задираю нос кверху и расправляю плечи. Цилиндр начинает подъем. Около пятнадцати секунд я нахожусь в темноте, затем металлический диск поднимает меня из цилиндра на свежий воздух. Сначала я ничего не вижу, ослепленная ярким солнечным светом, и только чувствую сильный ветер, пропитанный внушающим надежду ароматом сосен.
Потом, будто отовсюду сразу, звучит громогласный голос легендарного ведущего Клавдия Темплсмита:
– Леди и джентльмены, семьдесят четвертые Голодные игры объявляются открытыми!
10
Шестьдесят секунд. Ровно столько до удара гонга, возвещающего, что диск можно покинуть. Попробуешь сойти раньше – и тебе оторвет ноги минами. Шестьдесят секунд, чтобы оглядеть кольцо трибутов, равноудаленных от Рога изобилия, гигантского лежащего на боку золотого конуса с жерлом футов двадцати высотой и загнутым хвостом, переполненного всякой всячиной, полезной для выживания на арене: продуктами, сосудами с водой, оружием, лекарствами, одеждой, средствами для разведения огня. Вокруг тоже разбросаны вещи – чем дальше от Рога, тем меньше их ценность. К примеру, всего в двух шагах от меня лежит кусок непромокаемой пленки размером три на три фута – в ливень худо-бедно сгодится. Зато у края Рога я вижу свернутую палатку, которая защитит почти от любой непогоды. Конечно, если у тебя хватит смелости пойти и сразиться за нее с двадцатью тремя трибутами. Именно это мне и запретил Хеймитч.