Голодный океан. Рикэм-бо
Шрифт:
Странное поведение гражданских и военных властей настолько бросалось в глаза, что в прессе снова поднялась шумиха. По-прежнему непонятно было главное, что же произошло с паромом? Ведь море в тот день было спокойное, на корабле имелось достаточно шлюпок, а айсберги в этих широтах никогда прежде не появлялись. В случае кораблекрушения большая часть экипажа и пассажиров должны была остаться в живых. Но даже при самом наихудшем варианте развития событий, например, если всё произошло внезапно и судно затонуло в считанные минуты, всё равно на поверхности должны были плавать тела в спасательных жилетах. Кого-то
Однако дать хоть сколько-нибудь вразумительные объяснения по этому поводу власти не могли. Представители официальной комиссии несколько раз изменяли официальную версию загадочного события. Первый её вариант гласил, что судно перевернулось из-за неправильно размещённого в трюме груза. Позднее от этой версии отказались в пользу другой, гласящей, что корабль мог напороться на «бродячую» мину, оставшуюся с войны, или даже на неизвестную подводную лодку. Но официальные разъяснения общественность удовлетворить не могли. Многочисленных скептиков возмущало, что власти штата и военные либо настолько некомпетентны, либо изо всех сил пытаются что-то скрыть.
Зато жёлтая пресса продолжала азартно трепать острую тему. На этом фоне в газетах стали появляться некрологи людей с парома. Пароходная компания объявила, что приняла решение выплатить компенсации семьям, не дожидаясь истечения юридически положенного срока, раньше которого человек не может быть признан умершим.
Игорь чувствовал, что обязан что-то сделать. К чувству вины перед другом примешивалось желание что-то противопоставить торжествующему злу. Исмаилов решил немедленно опубликовать рукопись почти законченной книги Габора. Правда, для этого требовалось разрешение его жены: Зоя вернулась из Европы, как только узнала обо всём. Игорь встретился с ней, но получил отказ.
– Нет! – твёрдо заявила Зоя. – Эта книга не будет опубликована – никогда!
– Подумай, ведь это фактически завещание Габи. Я говорил с ним, он действительно очень хотел завершить этот труд, чтобы все узнали правду. Пусть даже книга не закончена (Игорь ещё не решился вскрыть пакет и прочесть рукопись. Странная мысль, что пока он этого не сделал, ещё остаётся надежда на возвращение автора, не давала ему покоя), всё равно я надеюсь отыскать заинтересованное издательство.
– Ты разговаривал с больным человеком, Грэг – грустно произнесла Зоя. – Разум моего мужа помутился в последнее время, он сам не ведал, что творил, когда писал эту ужасную книгу. Многие об этом знали. Но ты, ваша с ним дружба…
– Именно поэтому я и прошу тебя! – искренне заглянул ей в глаза Исмаилов. – Наши политические взгляды с Габи часто расходились, только теперь это не имеет никакого значения. Мы должны закончить дело, которое он считал самым важным.
Зоя резко обрубила:
– Я решила: рукопись будет уничтожена. Я даже не собираюсь её читать. И не позволю этого никому другому!
– Хотя бы не спеши этого делать – попросил Исмаилов. – Я не могу давать тебе советы, но некоторые поступки, совершённые слишком поспешно, на эмоциях, могут отравить чувством вины всю оставшуюся жизнь.
Но Зоя оставалась непреклонной. Её преданность своим коммунистическим вождям, партийной дисциплине были фанатичными. Она потребовала немедленно вернуть ей
Когда Исмаилов уходил, стопка машинописных страниц обречённо дожидалась решения своей участи на кухонном столе, а женщина с бледным лицом, кусая губы, разжигала огонь в духовке.
Теперь у него оставался лишь доклад конгрессмена Элтхауза. С ним Исмаилов ознакомиться уже успел. Документ был подготовлен очень основательно с привлечением серьёзного фактологического материала. Пора было дать разоблачительным бумагам ход. Это необходимо было сделать во имя их дружбы с Габором.
Игорь позвонил в офис конгрессмена. Ближайший помощник пропавшего политика заверил, что у его шефа остались верные сторонники, которые обязательно обнародуют документ на ближайших слушаниях в Сенате.
– Мы пришлём за документами курьера – пообещал собеседник и на всякий случай предупредил, что посыльного зовут Руперт Мур. – Он надёжный парень, смело можете доверить ему документы.
Курьер появился, как и было обещано, – на следующий день. Молодой человек лет двадцати пяти, черноволосый и стройный, с открытым приятным лицом и спокойными манерами, он действительно внушал полное доверие.
– Я Руперт Мур из офиса конгрессмена Элтхауза,– представился визитёр. При себе у посыльного имелось удостоверение личности. Очень вежливый исполнительный парень, он даже отказался от предложенной чашки кофе, объяснив, что должен спешить, ибо его возвращения очень ждут.
Игорь уже собрался отдать драгоценный пакет, но в последний момент решил подстраховаться:
– Подождите немного, я должен связаться с вашим руководством. Понимаете, за эти документы я несу ответственность.
Игорь вышел в соседнюю комнату, где у него находился телефонный аппарат. Связавшись с сотрудником, с которым разговаривал накануне, Исмаилов попросил описать внешность курьера. И тут выяснилось, что настоящий Мур должен быть светловолос, коренаст и вообще выглядеть совсем иначе!
Исмаилов схватил первый увесистый предмет, что подвернулся под руку, и бросился в прихожую. Только лже-курьера уже и след простыл.
Едва не став жертвой столь наглого обмана, Исмаилов решил, что передаст документы только лично из рук в руки тому, кто будет ими заниматься. Пока же он приобрёл увесистую бейсбольную биту и кинжал, и больше не расставался с портфелем, в который положил доклад.
Через три дня Исмаилов получил приглашение прийти проститься с другом. На городском кладбище были устроены символические похороны. Так решила Зоя.
Хоронили изгоя, от которого в последние месяцы отвернулись почти все. Пришли лишь самые близкие, – всего четверо. Никаких напыщенных речей. Перед тем, как пустой гроб опустили в могилу, каждый положил в него какую-то вещь: пачку того самого сорта табака, который Габор предпочитал, джазовую пластинку. Игорь положил роман Толстого, которого друг считал эталоном писателя…
По пути к воротам его нагнала Зоя.
– И всё-таки я любила его! – выпалила она, и на лице её снова появилось выражение боли. – Пусть меня тоже заклеймят как предательницу. – Быстро оглянувшись, женщина сунула Исмаилову непроницаемый пакет: – Я хочу, чтобы душе Габи было спокойно.