Голому рубашка. Истории о кино и для кино
Шрифт:
— Да, — занервничал от такого непочтительного обращения Гулькин. — А в чем дело?
— А ты не знаешь? — спросил второй, который был без бороды, но усатый.
— Нет, — сказал Гулькин и сделал попытку ретироваться. — Мне некогда.
— Подожди, — остановил его, крепко взяв за локоть третий, гладко выбритый, самый молодой. — Тебе уже незачем торопиться. Впереди только вечность!
— Что вы хотите, господа? — Гулькин решил попробовать по-джентльменски перевести разговор в цивилизованное русло. — Я вас слушаю.
—
— Какой правды? — спросил Гулькин.
— Правды о нашей пра-пра-прабабушке, — сказал усатый.
— Рубен, пять раз «пра» надо говорить, — поправил его старший.
— Какой прабабушке? — ничего не мог понять Гулькин.
— Отойдем — поговорим, — сказал самый молодой. Вместе с усатым он взял Гулькина под руки и отвел через дорогу в сквер. Усадили на скамейку.
— Ты по телевизору оскорбил на всю страну нашу дорогую родственницу, — сказал старший.
— Выставил ее самой настоящей шлюхой, — сказал усатый.
— Надругался над памятью нашей любимой пра-пра-пра-пра-прабабушки, — сказал самый молодой.
— Подождите, я ничего такого не делал! — всполошился Гулькин. — Это ошибка. Вы меня с кем-то путаете!
— Нет, мы тебя хорошо запомнили по телевизору. Вот, твой портрет, — показал усатый фотографию Гулькина, сделанную во время его вступления по ТВ. — Что, и теперь будешь отпираться?
— Вы — родственники Кнарик Гюльназарян? — догадался вдруг Гулькин и сам не поверил в свою догадку.
— Да! — хором ответили кавказцы. — Мы ее пра-пра-пра-пра-правнуки.
Не может быть! — Гулькин был поражен. Правильно говорил академик Тягачев, что нельзя опираться только на документы. мемуары; надо ездить по историческим местам, говорить с потомками героев своих изысканий. — Такого не может быть!
— Очень даже может, — сказал ему бородатый. — Зачем ты оскорбил нашу любимую Кнарик?
— Я не оскорблял! Все мои слова подтверждены документально. И потом, разве это оскорбление — вызвать любовь такого всемирно известного человека?
— Про этого человека мы ничего плохого не говорим, — сказал усатый. — Мы очень даже любим «Три мушкетера».
— И «Графа Монте-Кристо», — добавил младший.
— Но наша Кнарик не ответила на его любовь. Этим гордиться весь наш род уже больше 150 лет! Тебе понятно это?! — строго спросил бородач.
— Но слуга Дюма Мишель говорил соавтору Дюма Огюсту Маке, что у его хозяина был роман с девушкой по имени Кнарик! — чуть ли не выкрикнул Гулькин.
— Этот слуга что, свечку держал? — горячо вскрикнул усатый.
— Успокойся, Рубен, — остановил его старший. — Выбирай слова, когда говоришь о наших родственниках.
— Прости, Ашот, — согласился Рубен.
— Требовательный к себе ученый должен знать, что истина не в словах, которые оставляют после себя многие люди, а в поступках и фактах, — сказал самый младший.
— Ты прав, Гамлет, —
— Но, помилуйте, господа, дело происходило чуть ли не 200 лет назад, в глухом, забытом богом местечке в горах Закавказья, тогда ведь не было ни кино, ни радио, ни телевидения, ни даже фотографии. О каких фактах может идти речь? Миссия ученого-биографа во многом состоит в том, чтобы как пчелка, собирать малоизвестные крупинки из жизни своего героя и пытаться из этого, зачастую противоречивого материала собрать хотя бы мозаичную картину.
— Ты собрал не картину, а абстракцию, все факты перевернул с ног на голову! — с душой сказал тот, которого звали Гамлет.
— Что, например? — уже забыв об опасности, исходящей от лиц кавказской национальности, с вызовом спросил Гулькин. Было задето его профессиональное самолюбие.
— Ну, например, про подарки, которые Александр дарил Кнарик, — сказал Гамлет.
— Кнарик не приняла ни одного его подарка! — сказал Ашот.
— Откуда вы знаете это? — запальчиво спросил Гулькин.
— Это и тогда было известно всем в Болнис-Мгере, и потом переходило в нашем роду от отца к сыну, от матери к дочери, — сказал Рубен.
— Об этом наши предки говорили своим девочкам под портретом Кнарик! — сказал Гамлет.
— Мы все с детства знаем, что в нашем роду не было человека, способного ради денег, дорогих подарков продать свою честь, — сказал Ашот.
— Даже если все это все исходило от такой знаменитой на весь мир личности, как Александр Дюма-отец! — добавил Гамлет.
— Охотно верю. Но ответьте, пожалуйста, на такой вопрос. Разве отец Кнарик не продал Дюма партию ковров?! Двенадцать хоросанских ковров ручной, разумеется, работы? — азартно спросил Гулькин.
В его архиве имелась копия чека, выписанного на имя Дюма продавцом ковров Айрапетом Гюльназаряном.
— Продал, — сказал Ашот. — И что из этого? Айрапет всем продавал ковры.
— Это был его, как теперь говорят, бизнес. Понимаешь? — опять не выдержал, и повысил голос Рубен.
— Понимаю. Только, мне кажется, Дюма купил такое количество ковров, чтобы продемонстрировать свои чувства Кнарик! Подкрепить слова, как говорят, делом, — хитро прищурился Гулькин.
— Думай, что говоришь! — грозно сказал Рубен. — Предупреждаю по-хорошему.
— По-твоему, достаточно было заезжему человеку купить у отца Кнарик товар на приличную сумму, как дочь продавца должна была тут же отблагодарить покупателя? — спросил Гамлет.
— Но скажите, пожалуйста, зачем Дюма нужно было покупать так много ковров? За тысячи километров от своей родины! — не сдавался Гулькин.
— Откуда мы знаем? Это его дело, — сказал Рубен.
— Может он хотел перепродать их в Париже? — сказал Ашот. — Наверняка бы наварил 100 процентов.