Голому рубашка. Истории о кино и для кино

Эйрамджан Анатолий

— Я уже и не думал, что увижу тебя, Глицерин Квин! — радостно заключил я ее в свои объятия. — Куда ты исчезла?

— А ты весь седой, — вместо ответа сказала Глицерин Квин, погладив меня по голове. — Знакомьтесь, это мой сын Юра.

Мальчик был симпатичный и явно с кавказским носом, но меня больше всего удивили его слова:

— Мне ваш фильм понравился. Но почему герой не скрыл от жены, что он оставил радиомаячок в кабине машины соперника? Ведь она может потом попрекать его за это…

— Какой умный юноша! — поразился я. — Я могу тебе объяснить свою точку зрения, но только не сейчас. Мишка покажет вам дорогу в ресторан — жду вас обязательно на банкете! — успел я сказать Глицерин Квин, потому что меня уже оттаскивал наш известный актер, исполнитель главной роли, чтобы дать телеинтервью новостному каналу.

На банкет

Глицерин Квин не пришла. Мы с Павлюком «прочесали» все столы и даже сбежали вниз — ее не было.

Павлюк вдруг сказал мне:

— А ты обратил внимание на то, какой у ее сына паяльник?

— Да. Настоящий армянский нос, — сказал я.

— А ты помнишь себя двадцать лет назад? — спросил Павлюк.

— Откуда? — пожал я плечами. — Я тебя помню.

— А я помню тебя, — сказал Павлюк. — Вот ты и сын Глицерин Квин — одно лицо.

— Ты думаешь — это мой сын? — поразился я.

Такая мысль ни за что бы не пришла мне в голову. Все, что было связано с Глицерин Квин, осталось, казалось мне, в общежитии Литературного института, в том времени, и не могло вернуться, особенно в таком продолжении.

— Я уверен, — сказал Павлюк. — Но, мне кажется, Глицерин Квин ему об этом не сказала.

— А почему она мне ничего не сказала, если это так? — заволновался я. — Как мне теперь ее найти? Где она живет? Я ведь ничего не узнал о ней…

Прошедшая премьера уже перестала волновать меня все мои мысли были только о том, как найти Глицерин Квин. Я вспоминал лицо мальчика, достал свои фотографии времен учебы на курсах и более ранние — мальчик был похож на меня, в этом не было сомнения. Чтобы как-то успокоить себя в этой безвыходной ситуации, я стал думать, что ведь, кажется, были случаи, когда беременная женщина думала о любимом и рожала ребенка, похожего на него. Но тут же понял, что такие случаи были не в реальной жизни, а в мифах, легендах и сказаниях. Или в анекдотах. Тут же я вспомнил анекдот к случаю. «Встречаются двое. Один говорит: «Можешь меня поздравить, у меня родилась тройня. А все потому, что жена читала «Три мушкетера». Второй схватился за голову: «А моя беременная жена читает «Али-баба и сорок разбойников»! И бросился бежать домой».

Все же я — легкомысленный человек, если в такой ситуации приходит в голову анекдот. «А какой умный мальчик? — вспомнил вдруг я. — Какой вопрос задал? Я уверен, мало кому это придет в голову после просмотра фильма. Ведь я много думал, стоит ли герою говорить своей жене про этот радиомаячок или нет. Посоветоваться было не с кем. А вот Юра сразу сказал, что не стоило. И он прав. Нет, явно это мой сын».

Мне всегда хотелось, чтобы мой сын пошел по моей стезе — стал бы сценаристом, режиссером, превзошел бы меня по всем статьям. Мой сын от последнего брака, несомненно, способный мальчик, но его способности оказались совсем в другой плоскости — он заболел электроникой и все время паяет, изобретает какие-то новые схемы. Это мне нравится — сам я всю жизнь мечтал чинить телевизоры, приемники, даже читал популярные в те времена книги «Транзисторы — это просто» и «Телевизоры — это просто», но никакой практической пользы не вынес. Как говорил герой опять же Аркадия Райкина, увидевший внутренности телевизора: «Милая, провода-то у вас все в разные стороны». Так и я воспринимаю все эти схемы. Но вот сын, имеющий талант драматурга, режиссера — это была моя мечта. И надо же — вот мелькнул и исчез. Нет, надо его найти!

Всю ночь я думал, как можно разыскать в Москве человека, и решил, что стоит обратиться в частное сыскное агентство, они как раз появились уже в Москве.

А утром мне позвонили из Союза кинематографистов и сказали, что какая-то женщина оставила на вахте письмо на мое имя и просила сообщить мне об этом. На вахте члены Союза часто оставляли друг другу сценарии, записки, фотографии, книги, так что ничего необычного в этом сообщении не было. Но я тут же понесся в Союз, и оказалось, что не зря. Меня ждало письмо от Глицерин Квин. Вот что она мне написала:

«Дорогой Сережа! Я очень рада, что увидела тебя. Видно, рано или поздно я сделала бы это. А тут услышала по телевизору, что у тебя премьера в Доме кино, и мы прилетели. И сразу нахлынули воспоминания: ваша комната в общежитии, Мишка Павлюк (кстати, не ругай его, что я не пришла на банкет, я не хотела отрывать тебя от съемочной группы в такой день), студенты Литинститута, вся атмосфера того периода моей жизни.

Все было тогда очень хорошо, хоть ты и воспринимал меня как легкое развлечение, но я ни о чем не жалею и вспоминаю тебя и все с тобою связанное с теплотой. Тем более что ты оставил мне самый дорогой подарок — сына от любимого человека. Сегодня я Юре скажу, что ты — его отец. Сейчас он думает, что его отец — мой теперешний муж. Но я посчитала, что буду неправа, если не скажу ему правду, потому что он весь в тебя и даже в выборе профессии — он увлечен кинематографом и давно уже пишет рассказы и сценарии. Кроме Юры у меня еще две дочки, тоже от любимого человека — я люблю своего мужа. Живем мы в Риге, я оставляю тебе наш адрес и номера телефонов, чтобы ты мог нам звонить. А уехала двадцать лет назад я из Москвы потому, что умерла моя бабушка и меня забрали к себе родители в Лондон. Я думала, что вернусь в Москву летом, но не получилось — родился Юра, и у меня началась другая жизнь. Беседы с тобой и твоим окружением не прошли для меня бесследно — я закончила университет, стала искусствоведом, провожу выставки картин, вернисажи. Через два часа мы улетаем. После разговора с мужем (я уверена, что он не откажет мне) я поговорю с Юрой, и, мне кажется, что он будет рад твоему звонку. Целую, твоя Глицерин Квин».

Я пришел в жуткое возбуждение, мне хотелось тут же начать звонить по оставленным мне номерам телефонов, как-то действовать. Чтобы быть рядом с телефоном, я понесся домой, позвонил из дома в справочную аэропорта и узнал, когда улетел самолет в Ригу. Стал прикидывать, когда они приземлятся, когда будут дома и когда я смогу им позвонить.

Но постепенно я пришел к выводу, что, во-первых, надо переждать, пока Глицерин Квин поговорит с мужем: потом узнать у нее, что сказал ее муж, и если все положительно, то только после этого я смогу уже говорить с Юрой. И тут вдруг я с ужасом обнаружил, что не помню, не знаю ее настоящего имени, и если не она подойдет к телефону, то не могу ведь я попросить к телефону Глицерин Квин. Даже если к телефону подойдет Юра. Но ощущение счастья, которое появилось у меня после того как я узнал, что у меня есть сын, было настолько сильным, что я решил, это — не помеха. Дозвонюсь.

Октябрь 2010 г.

ГАЛАТЕЙ

С Женей мы познакомились на выставке-продаже элитной кухонной посуды в Кендале. Мы оба были приняты туда на работу гидами-продавцами. За два дня прошли инструктаж и после этого уже могли подробно говорить покупателям про преимущества продаваемых кастрюль, сковородок, ножей и чеснокодавок перед всеми другими существующими в природе аналогами. И когда открылась эта выставка-продажа, мы, одетые в специальную униформу, радушно встречали гостей-покупателей, подводили их к нужным стеллажам и подробно и четко отвечали на все задаваемые ими вопросы, а где надо, добавляли и от себя что-то рекламное, вроде: «Обратите внимание, ручки у этой кастрюли сделаны из другого металла, а именно порренита, используемого, в основном, в космической индустрии. Уникальность этого материала состоит в том, что он имеет теплопроводность близкую к нулю, и потому вы можете спокойно браться за эти ручки, не боясь получить ожог, даже если вся кастрюля нагрелась до 250–300 градусов Цельсия».

Мне, выпускнику технического вуза, такие разговоры были даже в кайф, а Женя окончил филфак, и потому его комментарии не имели такой технической окраски, как у меня. Он больше говорил о дизайне посуды и соотношении цены с качеством. Я старался обслуживать женщин и девушек, особенно если они были симпатичны. Тогда у меня появлялось вдохновение, и я водил их по залу от одного набора посуды к другому и с воодушевлением говорил о сковородках, которые не разбрызгивают масло, или о кастрюлях, в которых можно оставлять еду на несколько дней и она не будет портиться благодаря специальным ингредиентам, добавленным в металл. А потом я обратил внимание, что, как только я подходил к молодым девушкам, возле них, одновременно со мной, оказывался и Женя, и мы, перебивая друг друга, а иногда и отталкиваясь локтями, пытались каждый завладеть их вниманием. Отогнать его я не мог — у обоих были одинаковые права и обязанности в этом заведении, и единственное, что оставалось мне — это пристроиться к более симпатичной девушке и вести с ней конфиденциальный разговор о посуде, оставляя Жене менее симпатичную ее подругу или спутницу.