Голос ангела [сборник]
Шрифт:
Да, порой меня посещало то самое смятение чувств, которое, вероятно, сопутствует влюбленности, которое я испытала впервые много–много лет тому назад. Но это происходило в совершенно неподходящий момент и быстро улетучивалось. Словно некий автомат–предохранитель отключал напряжение — ведь когда–то это было пресечено не самым деликатным образом.
И опять он понял, что меня нужно отпустить.
Я села и, глядя в пол, сказала:
— Сурен, простите меня. Я не хотела вас обманывать…
— О
— Я не смогу быть вашей… вашей любовницей.
— Мне не нужна любовница, — сказал он. — Мне нужна возлюбленная. Это разные вещи.
— Наверно, возлюбленной я тоже не смогу стать… — Я была на грани слез.
— А другом? — Он приподнял мое лицо.
— Другом смогу, — сказала я.
— Вот и хорошо. Будем друзьями. — Он улыбнулся.
Я была ему безмерно благодарна.
Утром в пятницу позвонила Нуся и предложила присоединиться к ним с Васей — они едут на дачу друзей, там сейчас пусто, хозяев нет. Зато есть баня и рыбалка.
Я передала Сурену ее предложение, он обрадованно согласился.
На место прибыли уже в сумерках.
Мужчины принялись топить дом и баню, а мы с Нусей — готовить ужин. На удивление, и в доме, и в бане очень скоро стало тепло.
Стол накрыли прямо в предбаннике.
— Банные фанаты заклеймили бы нас позором! — сказал Вася. — Ты не фанат, случайно? — спросил он Сурена.
— Нет, я сочувствующий, — ответил тот.
— А ты? — Это Вася ко мне.
— Я присоединившаяся.
— Вот и славно, трам–пам–пам! — Вася обнял Нусю и спросил: — Ну кто первый?
Нуся деликатно предложила:
— Девочки!
Вася был слегка разочарован — он, вероятно, совсем по другим критериям делил наше общество на пары — но взял себя в руки:
— Ладно, девочки так девочки! Вперед!
Нуся, разумеется, сразу поставила меня к стенке:
— Ну, рассказывай!
— Не о чем… — сказала я.
Она разочарованно хлопнула себя по пышным голым бедрам.
— Да, ребята… — сказала только она.
На ее не менее пышной груди и под ней ясно читались весьма характерные темные пятна.
Потом пошли мальчики.
Мы слушали громкие шлепки веников, их вопли и забавлялись — взрослые, солидные мужчины, а бесятся, как дети. Почему–то мне было ужасно приятно, что Сурен такой… ну, вот такой.
Как бы мне хотелось съехать со всех катушек — как это бывало, когда мы проводили время наедине с Нуськой.
— Выпей–ка водочки.
Она словно услышала мои мысли. Я подумала как раз: а не снять ли напряжение испытанным народным средством?
Но это не очень помогло. Правда, и не помешало.
Через какое–то время Вася с Нусей плюнули на наши с Суреном заморочки и отправились париться вдвоем.
Сурен
Но — нет. Я все еще не могла ни проломить, ни перепрыгнуть китайскую стену фундаментального благородного воспитания, унизанную колючей проволокой стереотипов.
Следующий день прошел в том же духе. Мы погуляли по лесу, нажарили шашлыков. Намеченная рыбалка, правда, не состоялась по причине отсутствия удочек у рыболовов. Подурачились вдосталь. А к вечеру субботы Вася вызвал по своему мобильному телефону такси, и мы покинули место нашего буйного веселья — Васе утром улетать, а мне вечером на поезд.
На прощание Сурен спросил Васю:
— Когда там следующая забастовка в твоем Мадриде?
Вася расхохотался, и они обнялись, как закадычные друзья.
— У меня через три недели курс кончается, — сказал он. — К Новому году возвращаюсь. Соберемся?
Мы с Суреном еще немного поболтали на кухне и решили лечь спать — оба были слегка уставшими. Главным образом из–за почти бессонной ночи на даче.
Нуся с Васей уложили нас в крошечной комнатушке без дверей. Вторая — та, в которой разместились они — вообще не была комнатой, это был аппендикс кухни. Они поерзали на своей узкой скрипучей тахте, болтая шепотом о чем–то веселом, с трудом сдерживая смех, и ушли.
— Мы пошли в баню! — крикнула Нуся. — До утра не ждите.
— Спокойной ночи! — сказали мы.
— Ну уж дудки! — хохотнул Вася и хлопнул дверью.
Я слушала дыхание Сурена, а сама старалась дышать неслышно. Мы были на расстоянии вытянутой руки друг от друга: я на раскладушке, а он рядом на полу. Уйти на освободившийся топчан никто из нас не решился тем не менее.
Но заснуть я не могла и здесь, в доме Сурена. Я ворочалась почти без мыслей. Точнее, их было так много, что сосредоточиться на чем–нибудь было трудно.
Глянув в очередной раз на часы — без четверти два, — я пошла на кухню: после острых шашлыков и соусов я никак не могла утолить жажду.
Дверь в комнате Сурена была открыта, горел тусклый зеленый свет.
Я заглянула. Он лежал по пояс обнаженный, в наушниках, руки за головой, ноги раскинуты в стороны под тонким одеялом, и казался спящим. Темные впадины подмышек, темная шерсть на груди и запястьях, почерневшие подбородок и щеки.
Меня заворожило это зрелище. Вероятно, любая женщина — вне зависимости от ее осознанных предпочтений — так или иначе реагирует на брутальность.