Голос дьявола среди снегов и джунглей. Истоки древней религии

Березкин Юрий Евгеньевич

Неверно также представлять первобытного шамана человеком, преследующим корыстные цели, используя свое положение. В обществах, где отсутствовали материальные возможности для возникновения неравенства, никто не мог противопоставить собственные интересы интересам сородичей. Никакая связь с духами не спасла бы такого человека от осуждения коллектива и скорее всего от гибели, да и психологически он вряд ли мог бы сознательно пойти на подобный шаг. Другое дело народы, у которых появились более сложные формы социальной организации, общественное неравенство. В этом случае лица, связанные с культом, действительно могли с успехом использовать свое положение, чтобы пополнить правящий слой.

Собранные К. Нимуэндажу материалы о роли «жен божества» в обрядах шипая дают ключ к разгадке очень заинтересовавшего испанцев общественного института в государстве

инков в Древнем Перу. Едва ли найдется хоть один автор XVI–XVII веков, ничего не написавший о нем. От эквадорской границы, где высадился завоеватель Перу Писарро, и до самой инкской столицы Куско конкистадоры встречали на пути необычные здания, для которых они не смогли подобрать другого названия, кроме как «монастыри». В них жили многие тысячи женщин, которым запрещалось куда-либо уходить. Называли их «аклья» — «избранные». Местные власти обязаны были повсюду искать и отбирать самых красивых девочек и отправлять их в «монастыри».

Аклья должны были блюсти свое целомудрие, поскольку считались женами божеств. Один только Великий инка и его родственники, аристократы, имели право брать из числа затворниц жен и наложниц, поскольку инка сам считался земным воплощением божества. Надо заметить, что и у шипая настоящим мужем «жен Кумафари» был шаман. Сравнение с материалами по этому племени позволяет представить, как возник институт аклья. Тысячелетия назад, до появления в Перу государств, здесь тоже существовал обычай выделять группу женщин специально для совершения религиозных обрядов. Подобная практика была характерна для многих народов мира. В частности, рассказывая об аклья, многие испанские историки не преминули упомянуть для сравнения римских весталок. Но если весталки и в развитом римском государстве оставались незначительной группой жриц, то в Андах численность аклья стала, скорее всего, расти сразу же, как только на месте маленьких первобытных общин, существовавших здесь до конца IV тысячелетия до н. э., начали появляться более крупные политические объединения, а затем и настоящие государства. Видимо, во главе подобных объединений встали люди, наделенные сакральной властью. Они легко могли распоряжаться трудом «избранниц» в своих интересах, сохраняя видимость службы богам.

К приходу испанцев лишь незначительная доля аклья была действительно занята в ритуалах или превратилась в наложниц инкских аристократов. Подавляющее большинство проводило время в «монастырях» за ткацким станком и прялкой. Господствующий слой Древнего Перу нуждался в огромном количестве роскошной материи. Она шла на одежду знати, на украшение храмов и торжественно сжигалась на площадях в качестве жертвы богам. Подобные жертвоприношения не были только расточительством. Они укрепляли престиж Великого инки в глазах народа, проникавшегося верой в божественный характер власти царя.

Фактически аклья были если не прямо царскими рабынями, то по крайней мере, пользуясь терминологией советского востоковеда И. М. Дьяконова, «подневольными работниками рабского типа». Попытка Великого инки с помощью грубой силы поработить огромное количество людей и использовать их в своем хозяйстве могла бы столкнуться с сопротивлением. Однако те же самые действия, совершаемые в культовых целях, воспринимались спокойно. Даже если крестьянам-общинникам было жаль терять дочерей, они должны были выказывать радость, коль скоро не хотели быть обвиненными в кощунстве. Это типичный пример того, какую роль играла религия при возникновении древнейших государств.

Манаси

В эпоху открытия и завоевания Нового Света многие индейские народы Америки находились на разных ступенях общественной эволюции между первобытностью и цивилизацией. Сведения о них исключительно интересны, так как позволяют на конкретных примерах проследить этапы становления самых первых государств, в том числе и развитие тех областей культуры, которые связаны с религией.

Среди не достигших стадии государства, но уже не первобытных народов были обитатели низменностей Восточной Боливии, большей частью араваки по языку. В эпоху инков к ним проникали изделия перуанских ювелиров, ибо эти индейцы научились ценить золото. Живя в саванне, каждый год затопляемой паводковыми водами, местные племена сооружали дамбы и насыпи, на которых спасались сами и разбивали свои огороды. Для передвижения на лодках в сухой сезон параллельно дамбам прокладывали каналы. Этими работами,

которые требовали координации усилий тысяч людей, руководили вожди. Некоторые из них подчиняли себе более слабых соседей и вставали во главе примитивных политических объединений. По аналогии со словом «княжество» их принято сейчас именовать «вождествами».

Задачу обращения в христианство мохо, баурэ, манаси и других восточноболивийских племен взяли на себя иезуиты. За несколько десятилетий (вторая половина XVII — первая половина XVIII в.) они сумели почти полностью уничтожить традиционную культуру индейцев. Не считая археологических данных, единственный источник сведений о ней — документы архивов Ордена иезуитов, хотя они односторонни и тоже сохранились неполностью. Жившее восточнее других племя пареси реже встречалось с миссионерами, однако оно подверглось тяжелым испытаниям во второй половине XVIII и в XIX веках. Если 250 лет назад в селениях пареси стояло до 30 общинных домов, то в начале нашего века, когда у них побывал немецкий путешественник М. Шмидт, — не более двух. Столь катастрофическое падение плотности населения сопровождалось упрощением социальной структуры и, конечно же, исчезновением сложных, массовых церемоний. Ведь одна из их главных задач заключалась в том, чтобы публично продемонстрировать место в общественной организации вождя, жрецов, родовой аристократии, простых общинников.

По форме обряды аравакских племен Восточной Боливии несомненно напоминали те, которые уже были описаны в связи с араваками верховьев реки Шингу и бассейна Ваупес. Например, в каждом селении племени мохо хранился набор священных духовых инструментов, состоявший из 12 огромных цилиндрических горнов и шести рожков. Они считались воплощениями демонов-кайманов, а у племени пареси — ядовитых змей. В полнолуние демонов выносили из мужского дома, женщины в это время прятались в своих жилищах. Считалось, что если непосвященные взглянут на участников церемониальной процессии, их съест кайман.

Племя манаси не принадлежало к числу аравакских. Обряды этих индейцев были не менее своеобразны, чем их язык. О них мы знаем со слов миссионера-иезуита Фернандеса, побывавшего в Восточной Боливии в начале XVIII века и красочно описавшего увиденное.

По словам Фернандеса, пантеон манаси возглавляла четверка божеств: богиня Кипоси, ее супруг Омекетурике, сын Урасана и еще один мужской персонаж Урапо. Если богиню представляли красавицей, то остальные персонажи призваны были внушать своим обликом ужас: красная голова, торчащие уши, круглые глаза, обвитый змеями живот. Обряды устраивались в доме вождя. «Сцену» отгораживали от «зрительного зала» циновками. Внезапно за занавесом раздавался страшный шум — это «прилетали» боги. Омекетурике в эмоциональных выражениях обращался к своим «детям», выражая радость по поводу того, что они пьют, едят и пляшут, заверял, что обеспечил всем много дичи и рыбы. Он говорил высоким голосом. За ним выступал Урасана, произносивший слова в нос, а последним — Урапо, чей голос был подобен грому. Главных персонажей окружала свита демонов, считавшихся душами убитых врагов и вообще иноплеменников.

Голосами всех богов, несомненно, вещал главный жрец — мапоно. По прошествии некоторого времени он давал понять, что небесные гости чувствуют жажду. Тогда мужчина и женщина, достигшие преклонных лет и наиболее уважаемые в селении, несли чашу, наполненную водой и цветами. Из-за занавеса за ней протягивалась чья-то рука, после чего Омекетурике, Урасана и Урапо делали по глотку.

Когда церемония с чашей заканчивалась, за сценой раздавался оглушительный рев. Смотреть, что там происходит, под страхом смерти запрещалось не только рядовым индейцам, не говоря о женщинах, но даже шаманам, и лишь сам мапоно и его ближайшие помощники знали закулисную сторону таинства. Мапоно обладал огромным влиянием на народ, ибо, пока продолжались пляски, он задавал вопросы богам, а затем сам же выступал от их имени с речью — уже второй за время праздника. В ней он как бы оглашал волю богов и пророчества, как правило, добрые.