Голос дьявола среди снегов и джунглей. Истоки древней религии
Шрифт:
Аналогии в верованиях, мифах и ритуалах народов тропического пояса обращают на себя так много внимания потому, что древнейшая, первобытная культура на большей части территории Азии и Европы этнографам неизвестна. К XIX–XX векам от нее сохранились лишь пережитки, чрезвычайно трудные для интерпретации. Свидетельства археологии и исторических документов также отрывочны, односторонни. И тем не менее даже по тем остаткам, обрывкам древнейших ритуалов народов Евразии, которые доступны для изучения, можно заключить, что они имели много общего с обрядами современных индейцев или папуасов.
Подобно обитателям Меланезии и Южной Америки народы Евразии некогда отождествляли звуки духовых музыкальных инструментов с голосами богов и предков. В разных районах засвидетельствованы мифы об изобретении музыкальных инструментов мифологическими существами (например, у поволжских
Древнейшим духовым инструментом был, надо думать, тот, который дан человеку природой, — губы. В мифологических представлениях свисту отводилось примерно то же место, что и игре на дудках и флейтах. В Южной Америке индейцы племени намбикуара играли на флейтах, чтобы обеспечить урожай на полях, а у их соседей бороро записан миф о том, с какой необыкновенной скоростью росла в свое время от свиста кукуруза. У народов Европы тоже существовало множество поверий, запретов, легенд, связанных со свистом, начиная со знаменитого Соловья-разбойника и кончая дожившей до наших дней приметой: «Свистишь — деньги высвистишь!» Свистеть, так же как и играть на духовых инструментах, запрещалось в дневное время. Объясняется это тем, что некогда свист считался голосом духов и, следовательно, звуком, вызывающим обитателей иного мира, а появление их в неурочный час опасно и нежелательно — для этого есть праздники и ночь.
В народных поверьях любовь к музыке характерна преимущественно для водных существ (сирен, русалок), что находит параллели в индейских представлениях о водной природе тех духов, которых воплощали участники церемоний. Славяне полагали, что душа умершего уходит в воду — отсюда запреты пить воду ночью и при покойнике, примета отмечать момент смерти по слабому всплеску воды в стакане и т. п. С тем же кругом идей можно связать легенды о приплывших по воде иконах. Известный по летописям рассказ о низвержении идолов в реку после принятия христианства на Руси, бросание в воду чучела Купалы или Марены — то есть представление о воде как об «ином мире».
У многих народов Европы до недавних пор сохранялись обряды поминовения умерших, во время которых обитатели иного мира должны были появляться среди живых. Таковы, например, святки и масленица, когда молодые люди надевали костюмы и маски и обходили дома, требуя подарков. Некоторые особенности этих обрядов долго оставались непонятны этнографам, пытавшимся объяснить их теми или иными частными представлениями и поверьями. Выдвигалось такое предположение: раз умерших хоронят в земле и из земли же растут злаки, следовательно, мертвых могли считать ответственными за добрый урожай. Подобные ассоциации, возможно, имели место, но главное значение придавалось гораздо более общим и древним воззрениям, согласно которым контакт с духами во время общинных праздников обеспечивает благополучие людей и щедрость природы.
Сравнивая европейские обряды с известными у народов Америки, Африки, Новой Гвинеи, легко обнаружить первобытную основу с ее почитанием первопредков, имеющих гротескный облик полулюдей-полуживотных, мужскими союзами, ритуальной свободой отношений среди молодежи на завершающем этапе праздника. В Восточной Европе об архаических чертах подобных обрядов наиболее красноречиво свидетельствуют сообщения, относящиеся к допетровской эпохе. Адам Олеарий, например, совершивший в середине XVII века путешествие из Германии в Россию, пишет, что москвичи считали святочных ряженых язычниками и затем заново их крестили. Это сообщение означает, что к контактам с «нечистой силой» во время подобных праздников относились вполне серьезно. В XIX веке подобная вера была уже в основном утрачена, хотя обряды сохраняли свою форму. В деревнях ряженые грозили увести с собой девушек, особенно невест на выданье. В черноземной полосе России в конце весны на так называемую русальную неделю ряженые бросались на женщин с кнутами. Считалось, что в результате лучше уродится лен, но объяснить подобные поверья уже никто не мог.
Обрывки, отголоски глубоко первобытных ритуалов и верований долго сохранялись и у многих народов Азии. Особенно интересны в этом смысле те, кто дольше других оставался не затронут влиянием мировых религий, например, некоторые
Айны — потомки древнейшего населения Японии. До начала XX века они жили также на юге Сахалина и Курил. Антропологически айны непохожи на японцев, зато их часто сближают с населением Австралии и Меланезии. По данным ленинградского антрополога А. Г. Козинцева, некоторые детали в строении черепов айнов указывают на то, что древние жители Хоккайдо находились одинаково далеко как от монголоидной, так и от австралоидной рас. Возможно, что их предки пришли из Азии еще тогда, когда различия между этими двумя большими расами не вполне сформировались.
О традиционной культуре айнов известно в основном по материалам начала нашего века. Близкого сходства между айнскими и южноамериканскими мифами проследить не удается. Однако айны считали, будто в прошлом месячные очищения организма были уделом мужчин, а не женщин. Представления айнов по этому поводу напоминают австралийские. Не исключено, что они отражают широкий и древний пласт первобытных верований.
Наиболее близкие аналогии южноамериканским мифам о борьбе мужского и женского начал в Старом Свете встречаются от Средиземноморья до Средней Азии. В местных преданиях повествуется не просто о племени женщин, но о вооруженной борьбе с амазонками и об обществах, в которых социальные обязанности мужчин и женщин были распределены противоположным образом, чем сейчас. Интересно, что в древнегреческих источниках говорится, будто амазонки вырезали у себя грудь, чтобы лучше стрелять из лука. В свете того, что известно об индейской мифологии, этот мотив можно рассматривать как переосмысление более древнего представления о безгрудых женщинах дней творения. К первобытному мифу о мужчинах, вынужденных заниматься домашними делами, в то время как их жены управляли общиной и совершали ритуалы, восходит и предание о Геракле, который по приказанию дельфийского оракула попал в подчинение царице Омфале. Наряженный в женское платье, Геракл прял шерсть, в то время как Омфала облачалась в львиную шкуру и носила палицу. В Малой Азии Омфала считалась богиней — покровительницей женщин. С аналогичными представлениями связаны кавказские и ближневосточные предания о великих царицах — Тамаре, Томиранде, Семирамиде. На Кавказе и в Средней Азии подобные сюжеты в фольклоре сохранились почти до наших дней. Так, в 1875 году в Хорезме была записана сказка о «женском ханстве». почти дословно совпадающая с мифами об установлении в обществе господства мужчин, которые рассказывали огнеземельцы, мундуруку и представители других индейских племен. Разница между этими текстами только жанровая. Мифы считаются священными, действующие в них первопредки — реально существовавшими, а сказка — заведомая «ложь». Однако сюжет, последовательность эпизодов могут быть одинаковы в произведениях разных жанров. Многие фольклорные сюжеты эпохи классовых обществ своими корнями так или иначе восходят к сюжетам первобытных мифов.
Как ученые, занимающиеся южноамериканской мифологией, так и исследователи преданий народов Евразии порой интерпретируют рассказы о женщинах-воительницах, стране амазонок и т. п., как воспоминания о реально существовавшем «женовластии». Советский востоковед Л. С. Толстова, осуществившая очень интересную подборку «матриархальных мотивов» в среднеазиатском и кавказском фольклоре, например, видит в мифических амазонках «готовых к битвам юных защитниц родной земли», забывая о специфике мифа как исторического источника особого рода. Мифы и в самом деле содержат уникальную информацию о прошлом, но вовсе не потому, что описывают подлинные события. Отдельно взятый миф даст исследователю не больше, чем один глиняный горшок для археолога. Однако сходные тексты, встречающиеся у разных племен и народов, могут свидетельствовать как об определенных закономерностях первобытного мышления, так и о древних культурных контактах.
Предания о мужеподобных женщинах и женоподобных мужчинах известны на всех континентах. Но далеко не все мифы распространены столь же широко. Есть немало таких, которые засвидетельствованы только в Евразии и в Америке. Среди них особенно интересны тексты со сложной фабулой. Набор мотивов в них крайне своеобразен. Предполагать повторное независимое возникновение подобных сюжетов в силу самой по себе логики мифологического сознания труднее, чем в случае с простыми повествованиями, построенными по принципу «перевернутого настоящего». Такие мифы полезно принять во внимание, исследуя проблему происхождения индейцев, ибо в самой Евразии они встречаются не повсеместно.