Голос крови
Шрифт:
– А как насчет абстрактного искусства? – не отстает Джон Смит. – Тот же, гм, Малевич. Взять его работы, появившиеся в Музее Королева…
– Малевич! – Это имя словно выносит на гребне волны. – Забавно, что вы про него вспомнили! – Игорь подмигивает – и опять накатывает волна. – Знаете, что Малевич говорил по поводу реалистического искусства? «Бог уже дал картину мира, осталось только ее скопировать. А вот чтобы создать абстрактную картину, надо самому быть богом». Малевич, ха! – Игорь подмигивает. – Он знал, что говорил! Я видел его первые работы. Он пытался быть реалистом. А где взять технику, когда ее нет! Если бы я писал как Малевич, знаете, что бы я сделал на его месте? Возглавил новое направление – супрематизм! Как Кандинский. –
– А Гончарова? – спрашивает Джон.
Прозвучали имена трех художников, за чьи картины весь Майами благодарил щедрого мецената Сергея Королева. Какой культурный блеск он придал городу!
Игорь перемигивается с Джоном Смитом… такие два конспиратора… «Вот видите! Мы с вами мыслим в одном направлении».
– Гончарова! – вскрикивает он. – Самая непрофессиональная из всех! Не умея рисовать, она устраивала мешанину из прямых линий… туда, сюда, во все стороны… и даже дала этому название: «лучизм» [44] . Я же Творец, зачем мне оглядываться назад и думать о всяком старье… о линиях, анатомии, трехмерном пространстве… о правдоподобии и перспективе… о цветовой гармонии и подобных вещах! Все это уже делали… десятки, сотни лет назад… дела давно минувших дней, мертвечина! А я такая передовая! Все это осталось там. – Он машет куда-то назад. – А я вон где! – Жест вперед и вверх.
44
Вообще-то создателем этого направления был Михаил Ларионов, а Наталья Гончарова присоединилась к нему позже.
Джон Смит:
– А вы бы могли писать картины, как они? Малевич, Кандинский, Гончарова?
Вопрос вызывает у Игоря приступ утробного смеха. У него даже слезы наворачиваются.
– Вы спрашиваете, могу ли я заставить американцев воспринимать эту ерунду всерьез и выкладывать за нее большие деньги? Ох… ну вы меня развеселили! – Он снова заходится, но тут же старается взять себя в руки. – Вы уж поосторожнее, а то я, того гляди, лопну… так нельзя… нельзя… – Наконец он вроде успокаивается. – Или вас интересует, могу ли я писать как они? Да любой может! Только тогда мне пришлось бы смотреть на это говно! – Одна эта мысль вызывает новый приступ животного смеха. – Нет, лучше писать такие картины с завязанными глазами. Ха-ха-ха, хо-хо-хо. Точно!
– Что вы хотите этим сказать?
– Я уже писал с завязанными глазами.
– То есть вы… или это такая шутка?
– Еще как писал!
Больше сдерживаться Игорь не в силах. Хихиканье, смех, гогот, клекот льются из него сплошным потоком. Он уже не может остановиться. Топочет ногами. Сучит кулаками. Человек в ауте. Нестор поднимается и делает вид, что фотографирует, хотя зачем? Смотрит на журналиста и корчит рожу. А Джон, как и раньше, деловито серьезен. Пока хозяин, закрыв глаза, бьется в истерике, делает вид, будто подливает себе в стакан, и кивает в сторону кухни, при этом строго наморщив лоб. Еще тащи водаприки! Это приказ! Сбрендил, что ли? Считает меня своей шестеркой? Как бы там ни было, Нестор идет на кухню и с ненавистью на лице приносит стакан абрикосовой водки. Ноль внимания.
Когда Игорь наконец открывает глаза, Джон протягивает стакан.
– Держите.
Грудь у Игоря ходит ходуном, и он никак не может набрать в легкие достаточно воздуха, однако от выпивки не отказывается и, едва придя в себя, накатывает. Ааааааа… ааааааа… ааааааа!
– Вы в порядке? – интересуется Джон.
– Я… ага… – Он все еще задыхается. – Не мог остановиться… Ох, повеселили!
– И где же сейчас находятся
Расплывшись в улыбке, Игорь было открыл рот, но улыбка вдруг сползает. Хоть и пьяненький, а сообразил, что ступил в опасную зону.
– Ммммм, даже не знаю. – Он пожимает плечами, дескать, не о чем говорить. – Может, выбросил, а может, потерял… Я бы их раздал, да кому они нужны? Иной раз куда-нибудь засуну и забуду… – Снова дергает плечом. – Кто их знает, где они сейчас?
Джон на это:
– Предположим, вы их отдали. Кому же вы могли их отдать?
Теперь во взгляде Игоря – осторожность.
– Да кто возьмет почеркушки какого-то «художника»? Я б не взял, даже если бы мне на улице бесплатно предлагали.
– Музей изящных искусств Майами был счастлив принять в дар картины. Их общую стоимость оценили ни много ни мало в семьдесят миллионов долларов.
– Я ж говорю, здесь любят сиюминутных кумиров. Им нравятся… кто только им не нравится. De gustibus non est disputandum [45] , – пожимает плечами. – Каждый делает что может, но от нас мало что зависит…
Нестор замечает, как Джон сделал глубокий вдох, словно набираясь смелости задать главный вопрос. Словом, решился.
– Знаете, – еще один глубокий вдох, – люди говорят, что картины, переданные в дар музею, написали вы.
Резкий вдох… и молчание. Какое-то время Игорь просто таращится на Джона Смита. Он сощурил один глаз, но ничего веселого в этом выражении лица нет.
45
О вкусах не спорят (лат.).
– Кто это говорит?!
Ух ты. Кажется, последний редут трезвой оценки происходящего в затуманенном мозгу хозяина решил дать бой.
– Кто? Какие люди?
– Это, знаете, из серии «носится в воздухе», – поясняет Джон.
– Я знаю. Только это ложь! Ложь! – Словно спохватившись, что перегнул палку, Игорь громко фыркает. – Ничего глупее в жизни своей не слыхал. Вам знакомо словосочетание «происхождение картины»? В музеях существует целая система экспертной оценки. Это не прокатит. Полная глупость! Зачем кто-то пойдет на такое?
– Зачем? – переспрашивает Джон. – Например, ради хороших денег.
Игорь на него таращится. Никакого былого веселья или шуток. Каменное лицо.
– Мой вам совет, – наконец говорит он. – Не говорите таких слов мистеру Королеву. И даже тем, кто знаком с мистером Королевым. Вы меня поняли?
– А почему вы про него вспомнили?
– Это он подарил картины музею. Там в честь него устроили большой прием.
– Вот как. Вы знакомы с Королевым?
– Нет! – Игорь весь поджался, как будто в шею ему всадили нож. – Я даже не знаю, как он выглядит. Но какой русский про него не слышал? С ним, как со мной, в кошки-мышки не поиграешь.
– Я не играю с вами ни в какие…
– И хорошо! При нем попробуйте хотя бы заикнуться об этих слухах!
Присядьте. Ни фига себе! Это еще что такое? До сих пор Шефу ни разу не предлагали «присесть», вместо того чтобы сразу пройти в офис Дио. Он всегда как король проходил по коридору мимо убогих офисов-клетушек, когда-то принадлежавших «Панамерикэн». Даже лифтеры в мэрии должны были насладиться зрелищем «черной силы», которую олицетворял собой шеф полиции Букер. А если в дверях офиса случайно оказывался кадровый офицер, белый или кубинец, то он с придыханием говорил: «Привет, Шеф!», а Его Всемогущество, повернув голову в эту сторону, милостиво отвечал: «Привет, босс!» Но сейчас кадровые офицеры помалкивают. Никакого почтения. Никаких знаков внимания к власти.