Голос крови

Вулф Том

В детстве все обстояло совсем иначе. Магдалена была невозможно прелестным ребенком, и Мать этим гордилась. Потом, лет в четырнадцать, превратилась в невыносимо прекрасную деву. Взрослые мужчины тайком разглядывали ее. Магдалене это нравилось… но далеко ли могли они зайти? Ни на дюйм. Эстрейита стерегла Дочь зорким оком. Она бы с радостью возродила старинные обычаи. Еще не так давно кубинские девушки в Майами не могли ходить на свидания без мамы, которая сопровождала их на манер дуэньи. Смотрелось такое иной раз… странновато. Бывало, мать-дуэнья ходила, брюхатая будущим братцем или сестрицей юной Дочери. Сама готовая вот-вот разродиться, она проводила первый церемонный урок о том, как с соблюдением всех приличий вести молодого человека тропой, оканчивающейся входом в женское лоно. Раздувшийся живот со всей наглядностью показывал, что Мать занималась именно тем, чего теперь не должна позволить Дочери с ее юным поклонником. Даже Эстрейита не могла распоряжаться, с кем Магдалене гулять. Но она требовала, чтобы кавалер заходил за Магдаленой в каситу, где его можно будет хорошенько рассмотреть, не чинясь, задавала ему вопросы, если он казался хоть

в чем-то подозрительным, и твердо ставила условие, чтобы он приводил Магдалену обратно не позже одиннадцати.

Единственным в жизни Магдалены «мужчиной старше» был парень всего на год взрослее, окутанный легкой романтической аурой, оттого что сейчас он служил в полицейском морском патруле, а именно Нестор Камачо. Эстрейита знала его мать Лурдес. А у его отца был свой бизнес. Нестор был хорошим хайалийским мальчиком.

К Матери возвращаются дар речи и язвительность.

– Ты уверена, что твою маленькую белую компаньонку не зовут Нестор Камачо?

Дочь восклицает: «Ха-а!» так громко и таким высоким колоратурным сопрано, что Мать вздрагивает.

– Не смеши меня! Нестор – паинька, послушный хайалийский мальчуган. Возьми да позвони его матери, она тоже весело посмеется! А можно же все выяснить прямо тут! Возьми да брось под ноги этому чуваку Лаззи горсть бобов, он тебе и расскажет! Уж он-то не обманет!

Магдалена, выбросив руку, будто копье, тычет пальцем в статую Лазаря.

Эстрейита вновь онемевает. C ее лицом происходит что-то, до сих пор немыслимое для обычной перебранки с Дочерью. Ее захватывает слепая ярость. Эстрейиту уже задело, когда Магдалена прошлась по сантерии. Это способ обиняком назвать Мать темной и отсталой гуахирой. Тут все ясно. Но Магдалена уже откровенно богохульствует. Она посмела назвать святого Лазаря «чувак Лаззи». Позволила себе глумиться над верой в силу ворожбы, в гадание на бобах. Осмеивает материнскую религию и саму жизнь!

С холодной злобой, поднявшейся из глубины горла, Мать шипит:

– Уйти хочешь? Иди. Уматывай. И пусть ноги твоей в этом доме не будет.

– Вот и ладно, – подводит черту Магдалена. – Наконец-то мы договорились!

Но голос ее дрожит. Лицо Матери и змеиный тон… Магдалена не смеет сказать больше ни слова. Всё… теперь обратного хода нет… и от этого холодеет под ложечкой. С этой минуты ее новая жизнь среди американос больше не экзотическое приключение, не озорство беззаботной души… С этой минуты только от американос зависит, где она будет жить, что надевать и есть, вся ее общественная и личная жизнь. Единственный оставшийся у нее козырь – красота, да еще та черта характера, которая никогда не подводит… до сих пор не подводила… а именно самообладание.

Эйфория! – вот как называется облако, что окутывает Нестора, сменившегося с дежурства и катящего в своем старом «камаро» на север по Майами прямиком в Хайалию. Супермен! – вот имя героя, летящего в этом облаке. Его сиянием, будто факелом над головой, озарено это облако изнутри.

Сам Начальник! Начальник Букер лично приехал к ним в гавань в полночь, чтобы сказать Нестору, что он молоток!

Хайалиа… в полуночный час… силуэты в темноте ряд за рядом за рядом за рядом за квартал за кварталом квартал за кварталом за кварталом небольших одноэтажных домов – каситы, каждая практически неотличима от соседней, все в пяти метрах от дороги, при каждой – клочок земли пятьдесят на сто футов, прямая подъездная дорожка… сетчатые изгороди, обороняющие каждый дюйм недвижимого имущества… парадные дворы из каменнотвердого бетона, украшенные небольшими бетонными фонтанами-чашами. Но в эту ночь от «камаро», катящегося по улицам, Хайалиа сияет. Это не тот же самый Нестор Камачо – ну, знаете, сын Камило Камачо – едет безвестно с обычного ночного дежурства…

Ничуть – ведь сам шеф полиции Букер лично примчался в гавань морской стражи среди ночи сказать Нестору, что он молоток!

Нестор воссиял над двумястами двадцатью тысячами душ местных обитателей. Теперь его знают во всем Большом Майами, всюду, куда только досягают цифровые лучи телевидения… Коп, который рисковал жизнью ради спасения бедолаги-нелегала, от ужаса вскарабкавшегося на высоченную мачту. Даже сейчас, ночью, над Нестором сияет солнце. Он подумывает, не оставить ли машину в двух-трех кварталах от дома и пройти остаток пути спокойным размеренным шагом, чтобы дать согражданам полюбоваться своим ореолом… и увидеть, как те будут пихать друг друга под локоть… «Смотри! Вроде он!» Но закавыка в том, что улицы практически безлюдны и ночной жизни в Хайалии, можно сказать, никакой. И потом, Нестор так ужасно устал…

В их квартале такая же темень, как и в остальных, но La Casita de Camacho он узнает сразу. Уличному фонарю, хотя и слабому, хватает мощности отразиться в глянцевых, блестящих, почти зеркальных буквах, выписанных по борту широкого отцовского фургона, «Форда E-150», ночующего прямо перед домом: Camacho fumigadores. Для отца эта надпись – предмет гордости. Он заплатил за нее приличные деньги настоящему рекламному художнику. Под буквами лежит черная тень, так что они как бы выступают из борта фургона, приобретая объем. Camacho fumigadores!.. Собственный бизнес Камило Камачо: уничтожение вредителей и грызунов… Строго говоря, fumigadores, во множественном числе, не отвечает действительности. В фирме только один фумигатор и ровным счетом один работник, чье имя и значится на боку фургона. Три года Камило «нанимал» помощника, собственного сына. Нестор не выносил эту работу… распылять карбофос в темных сырых закоулках чужих домов… неизбежно вдыхая эту гадость… под вечное отцовское «Не помрешь!»… каждый день чувствовать запах карбофоса на своей одежде… на себе… параноидально подозревать, что каждый встречный чует от тебя эту вонь… Когда его спрашивали, чем он занимается, Нестор отвечал, что работает в фирме по регулированию популяций, но ищет другую работу. Слава богу, его в конце концов

приняли в Полицейскую академию! Отец же, наоборот, гордился тем, что владеет фирмой, которая регулирует популяции живых существ в чужих домах. Ему хотелось, чтобы todo el mundo видел, что ЭТО ОН – большими буквами – припаркован перед домом. Нестор всего четыре года служит в полиции, но за это время он успел узнать, что в городе множество районов… Кендалл, Уэстон, Авентура, Верхний Ист-сайд, Брикелл… где любого, кто поставит у себя перед домом такой фургон, самого признают тараканом. А также и его жену, и родителей, которые живут с ними в доме, и сына, который служит в полиции. Все их гнездовье будет считаться клоповником. А в Корал-Гейблз есть районы, где парковать коммерческий транспорт типа такого перед домом просто незаконно. Но в Хайалии подобные надписи служат предметом гордости. Хайалиа – город с населением в двести двадцать тысяч душ, из которых, по прикидкам Нестора, почти двести тысяч из них – кубинцы. В Майами постоянно говорят о Маленькой Гаване, районе, прилепившемся к Кайе Очо, где туристы ломятся в кафе «Версаль» выпить чашку нестерпимо сладкого кубинского кофе, а потом проходят пару кварталов посмотреть, как предположительно кубинские старики стучат костяшками домино в Домино-парке, утлом клочке зелени, оставленном прямо на Кайе Очо, чтобы придать довольно унылому району… самобытного, яркого, народного колорита. После этого туристы считают, что побывали в кубинской колонии. Но на самом деле Маленькая Гавана – это Хайалиа, с той оговоркой, что «маленькой» ее признать трудно. Старая Маленькая Гавана – мрачная, обветшалая, полная никарагуанцев и бог знает кого еще, на вкус Нестора – практически уже трущоба. А кубинцы никогда не будут сидеть в трущобе. Кубинцы по природе – люди с запросами. Поэтому всякий, у кого есть машина с рекламной надписью, доказывающая, что он – предприниматель, все равно сколь мелкий, гордо паркует ее перед домом. Camacho fumigadores! Фирменный фургон плюс катер «грейди-уайт» возле дома показывают, что Камило Камачо – не из рабочего класса. Примерно в каждом пятом хайалийском дворе стоит катер – то есть большая лодка, которую уже не назовешь «моторкой», – на буксировочной платформе, задранный как можно выше. Форштевень обычно торчит над фасадом. Прицепы под катерами, как правило, высоки, что твой пьедестал… и зачастую сами дома рядом с катерами кажутся игрушечными. В темноте силуэты катеров кажутся Нестору носами ракет, что сейчас рванут в небо у него над головой. Отец Нестора заказал тому же рекламному художнику сделать на белом корпусе катера такую же глянцевую блестящую надпись, как на фургоне. Las sombrillas de libertad – гласит она, что значит «зонтики свободы». Это название отсылает к главному приключению отцовской молодости, котрое едва не стоило ему жизни. Как и семья Магдалены, Камило и его отец, дед Нестора, были крестьянами из Камагуэя. Дед спал и видел, как бы покончить с бесконечной рубкой сахарного тростника, чисткой стойл и ковырянием в земле. Он грезил о Городской Жизни. И, прихватив жену и сына, поехал в Гавану. Больше не крестьянин! Теперь чистокровный пролетарий! Вырвавшись на свободу, новый прол нашел себе место инспектора на очистных сооружениях малеконского водопровода. «Инспектор» означало, что нужно обуваться в болотные сапоги, брать фонарик и сгорбленным гномом брести во тьме по канализационным трубам, где течет дерьмо и другие ядовитые мерзости, то и дело заливающиеся тебе в боты. Пахло там тоже не духами. Не о такой Городской Жизни мечтал старик. И вот на пару с Камило они тайно соорудили в подвале многоквартирного дом в пролетарском районе Гаваны примитивную шлюпку. Украли из уличного кафе два больших зонтика, чтобы ставить вместо парусов… и защищаться от солнца. Однажды ночью Камило с родителями и подружкой по имени Лурдес (впоследствии женой, матерью Нестора) отплыли во Флориду. Сотню раз они могли сгинуть, по крайней мере в пересказе старика (а рассказывал он о тех днях не одну сотню раз): от солнечного удара, обезвоживания, голода, во время шторма, в волнах до небес, во взбесившихся течениях, в мертвом штиле и бог знает еще как, пока на тринадцатый день не прибыли в Ки-Уэст, все четверо еле-еле душа в теле.

Что ж, теперь у Нестора есть собственная героическая сага… самому есть что рассказать. И ему не терпится. Он звонил домой из гавани три раза. Все три раза было занято, но, может, это и к лучшему. Услышат всё от него лично… а юный герой, глядя на их лица, увидит, как они загораются от возбуждения и нетерпения.

Как всегда, Нестор оставляет машину на тесном клочке подъездной аллеи между тротуаром и лодкой.

Шагнув через порог, он видит, что отец ждет его, скрестив руки на груди и нацепив знакомую маску: «Я, Камило Камачо, Владыка этого Царства»… Царственный образ слегка портит майка навыпуск поверх синих мешковатых джинсов… Скрещенные руки придавливают пузо сверху, а снизу его подпирает пояс низко сидящих джинсов, отчего оно топорщится под майкой, будто арбуз. Мать Нестора стоит на лестнице, позади «Я, Камило». Она смотрит на Нестора, будто перед ней не ее третий ребенок, последний отпрыск, а язычок пламени, бегущий по бикфордову шнуру…

Бабах! – взрывается «Я, Камило Камачо»:

– Как ты мог сотворить такое с человеком твоей же крови? Ему оставалось восемнадцать метров до свободы, а ты его арестовал! Обрек на пытки и смерть в кастровских застенках! Как ты мог втоптать в грязь честь семьи? Люди звонят! Я весь вечер висел на телефоне! Все знают! Включают радио, а там: «Traidor! traidor! traidor! Camacho! Camacho! Camacho!» Ты нас в дерьме извалял!

Камило оглядывается на жену.

– Это нужно было сказать, Лурдес.

Вновь оборачивается к Нестору.

– Весь дом Камачо ты вывалял в дерьме!

Нестор застывает на месте. Старик как будто с размаху врезал ему по затылку бейсбольной битой. Нестор открывает рот, но без единого звука. Растерянно и непонимающе поднимает ладони. Говорить он не способен.

– Что с тобой? – не унимается отец. – От правды язык отсох?

– О чем ты говоришь, па?

Голос Нестора звучит как минимум на целую октаву выше обычного.

– О том, что ты натворил! Если бы какой-нибудь коп сделал со мной и с твоим дедом…