Голос над миром
Шрифт:
Я уже говорила, что Нелли Мельба приближалась к закату своей славы, я же была почти в самом расцвете моей артистической карьеры. Поэтому тут не могло быть и речи о каком-либо сравнении, но печать сделала свое дело, как я ни старалась избежать даже намека на какое-либо соперничество. К тому же я вообще отношусь резко отрицательно ко всякого рода «турнирам» между певцами.
На одной из подаренных мне Нелли Мельбой фотографий есть такая надпись: «Дорогая Тоти, Вы прекрасная артистка, и Вас ждет великий успех, чего я Вам от всей души желаю. Нежно Вас обнимаю».
После
Кстати, по поводу моего мнимого соперничества с Нелли Мельба хотелось бы рассказать такой эпизод.
Спустя несколько лет, находясь в Лондоне и беседуя с одним приятелем, я вдруг слышу:
— Надо думать, ты уже побывала на своей комедии?
— На моей комедии? О какой комедии ты говоришь?
— Как? Разве ты не знаешь, что на тему твоего соперничества с Мельба один ее друг, журналист, написал музыкальную комедию. Она с успехом шла в Австралии, а теперь пойдет и в Англии.
Я решила поподробнее разузнать о содержании этой комедии, а если удастся, и посмотреть ее. К сожалению, у меня так и не нашлось для этого времени. Впрочем, может, это даже к лучшему — боюсь, что знакомство с комедией вызвало бы у меня досадное чувство. Закончив в октябре триумфальное, но и очень утомительное турне по Австралии, я дала согласие выступить в Соединенных Штатах.
Вся труппа отправилась в Италию, а я из Сиднея отплыла в незнакомую мне Северную Америку. Ближайшей целью моего путешествия был шумный Чикаго, где меня ждали зрители самого крупного в городе театра «Аудиториум».
5 декабря 1924 года я пела в «Лючии». Партия Эдгара была поручена тенору Кортису, дирижировал маэстро Джорджо Полакко. Успех был полный. То же повторилось и после выступления в «Риголетто», где моим партнером был баритон Формики. Затем последовали два концерта в том же Чикаго и в Нью-Йорке.
Если Чикаго поразил меня учащенным пульсом своей жизни, то Нью-Йорк ошеломил совершенно — настоящий конгломерат гигантских зданий, построенных, казалось, для циклопов.
Меня пригласили петь в театре «Метрополитен» в двух операх — «Риголетто» и «Лючия ди Ламмермур». Должна признаться, я была немного взволнована, даже испугана, ведь «Метрополитен» пользовался славой огромного первоклассного театра, а нью-йоркские зрители считаются весьма избалованными.
Тем большей радостью явились для меня незабываемый восторженный прием, устроенный мне публикой, и единодушная высокая оценка критики.
Надо сказать, что в «Риголетто» были заняты лучшие певцы. Главную роль исполнял баритон Де Лука, роль герцога Мантуанского — Лаури-Вольпи, дирижировал маэстро Туллио Серафин, который всегда относился ко мне с отеческой добротой. Именно он сказал однажды:
— Твоей наставницей, милая Тоти, наверно, была сама мадонна. Ведь только мадонна может научить столь божественному пению.
Успех в «Метрополитен-опера» принес мне контракт
Мне, такой маленькой, было странно и чуть страшновато петь в необъятном, переполненном до отказа зале. Вместе со мной выступали баритон Римини, американский тенор Хаккет, довольно известный в Италии, и архизнаменитый бас Шаляпин, непревзойденный дон Базилио. Тогда-то и зародилась моя дружба с великим русским артистом, которая сохранилась до самой его смерти.
Гигант исполинского роста, он сразу же стал ласково называть меня уменьшительным «Тотина», «Тотарелла». Впоследствии он не раз рассказывал мне о своей удивительной скитальческой жизни и давал множество драгоценных советов. Человек он был оригинальный, подлинный гений; его воплощение многих оперных героев, собственноручный грим, костюмы служили образцом и бесценной школой для нового поколения певцов. Это был великий, законченный артист.
Шел 1925 год, а примерно за год до моего приезда в Америке появилось новое могучее средство распространения музыки — радио. В необъятной стране, раскинувшейся от Атлантического до Тихого океана, все словно обезумели от этого открытия.
Вернувшись из Кливленда после блистательного выступления в «Севильском цирюльнике», я вместе с Де Лука получила приглашение выступить в концерте по радио, что весьма способствовало росту моей популярности в Северной Америке.
23 февраля 1925 года, после одиннадцати месяцев жизни вдали от родины, я села в Нью-Йорке на крупнейший океанский пароход «Левиафан». Мне не терпелось вернуться домой, к моим дорогим родным и друзьям.
XIX. Первые успехи в Англии
После короткого отдыха в Италии я выехала в новое заграничное турне — сначала в Монте-Карло, а затем в Швейцарию.
В Монте-Карло мне предстояло выступить в «Лючии ди Ламмермур», и тамошние театральные круги с любопытством и нетерпением ждали моего приезда, особенно энергичный и властный синьор Госбург, в то время своего рода «историческая личность» этого маленького княжества.
Как и всех ведущих артистов, он поселил меня в лучшей гостинице «Отель де Пари».
Госбург, как говорится, делал погоду в театральной жизни Монако и каждый год предлагал зрителям интересную программу. В местном театре выступали лучшие певцы мира, оперы исполнялись на родном языке композитора, самое же главное — синьору Госбургу неизменно удавалось заполучить новую «звезду», подогревавшую любопытство и интерес скучающих, праздных миллионеров.
Как ни удивительно, но все эти старые дамы, с ног до головы усыпанные драгоценностями, накрашенные и намазанные, и их усталые, пресыщенные кавалеры в безупречных фраках, с неизменным моноклем, проводящие дни и ночи за картами и рулеткой, любили музыку, особенно итальянскую оперу.