Голос сердца

Ключникова Светлана

Я на бегу проверил крепления одежды: шейный хомут, пояс, манжеты. Да, издали мы, должно быть, выглядели, как обычные солдаты, но это было не так. Высокопрочный материал, используемый при пошиве, создавал лишь видимость военной формы. На самом деле это был особый скафандр, предохраняющий, - нет, не от пули, от зоркого глаза. Враг не должен был узнать, что прячется под ним. Голову прикрывали пуленепробиваемые шлемы, уязвимые части: лицо, защищенное прочным, хоть и пробиваемым пулями крупного калибра пластиком, и мозг, который ничем невозможно уберечь от сотрясений. Но прежде, чем враг понимал, куда нужно целиться, он уже был мертв.

По команде батальон сгруппировался и

бросился в бой, стремительно преодолевая оставшееся до города расстояние. Грохот разрывающихся снарядов возвестил о начале ответного огня. Свист пуль наполнил пространство, разрушил мирное утро. Слева от меня отбросило взрывной волной бойца, но он молниеносно вскочил на ноги и вновь кинулся в атаку, невредимый. Я даже имени его не знал – некогда было познакомиться и подружиться. Не было привалов, походных кухонь, вечерних песен, - стилфайтеры были идеальными солдатами, не нуждающимися в общении, еде и отдыхе. Одна капсула, принятая внутрь, заменяла пищу и давала на сутки энергию. Это существенно облегчало обеспечение ежедневного военного быта, – если нет потребностей, то нет и проблем. Удобства и вовсе были излишни: мы не чувствовали твердости земли, даже если на нее приходилось ложиться. Переброска из одного места дислокации в другое происходила молниеносно: мы могли развивать скорость автомобиля, нам не нужны были «крылья» или «колеса». Некогда было остановиться и поразмышлять о своей судьбе, узнать истории тех, с кем бился бок о бок, - мы были созданы для войны, а не для дружеских вечеринок. Раз-два, раз-два, раз-два, раз-два, - стелющиеся двухметровые шаги приближали нас к цели для короткого победоносного сражения.

Удар потряс мою грудь, но остановил всего на долю секунды, - затем я открыл огонь по укрепленному рву, за которым прятались стрелки.

– За Эмили!!! – рычал, выпуская снаряд за снарядом и яростно наблюдая, как земля взлетает вместе с телами врагов. Стрельба прервалась, но жалости не было, только стремление убрать с пути противника. Подталкиваемый приказом, я, не колеблясь, бежал вперед. Ожесточенное сопротивление вскоре было сломлено, враг уничтожен.

Войдя в город, мы разбрелись по улицам для финальной зачистки. Я переключил оружие на огневой залп и стал поливать ближайшие здания. Старая обтрескавшаяся краска тут же занялась, теперь из горящих окон проблематично будет нас обстреливать. Таким образом продвигаясь вперед, я расчищал дорогу следующему за нами батальону медиков – они займутся ранеными и пленными. Позже на месте развалин мы построим новый город… а может и нет. Мне было все равно, думать об этом – не моя задача.

Город затих в преддверии своего падения, только слышен был позади треск голодного огня, поедающего здания вместе с попрятавшимися партизанами. Справа от меня дом был капитально разрушен, из горы бетонно-кирпичного мусора торчал лишь остов первого этажа. Я решил не доламывать развалины и прошел дальше, но напрасно: в спину прозвучал одиночный выстрел, потом второй. Пуля царапнула по металлическому корсету, издав неприятный скрип. Я развернулся, остервенело нажимая на спусковой механизм. Маленькая фигурка быстро юркнула в проем окна, но огонь догнал ее, и жизнь прервалась вместе с болезненным криком.

– Будьте бдительны. Будьте бдительны. Внимательно прочесывайте брошенные здания. Проверяйте подвалы и чердаки. – Эти приказы размеренно звучали в моей голове вот уже в течение девяти месяцев, подсказывая и направляя. Я слышал их тысячу раз, но они не стали фоном, по-прежнему принуждая к слепому действию. – Ходите по двое для безопасности. Подчиняйтесь. Исполняйте.

Я оглянулся, убедившись, что остался один, – мой случайный напарник ушел дальше. Но не стал окликать его: справлюсь сам. Пули против меня бессильны. Перебросил миномет за спину, вытащил автомат:

против партизан он подходит лучше. И осторожно шагнул в оконный проем первого этажа, лишь мельком взглянув на чье-то обуглившееся тело, слишком маленькое, чтобы принадлежать мужчине. Секундная жалость была моментально подавлена во имя Эмили, ее когда-то тоже не пощадили. Жизнь за жизнь, жестокость за жестокость.

– Помните, женщины и дети тоже могут быть врагами. Забудьте о сострадании, это война, - вторил моим мыслям голос оператора.

По обломкам я взошел на бугор из разбомбленной мебели и штукатурки. Надо мной сияло чистое небо: крыша отсутствовала. Слева слышал осторожные шаги, справа – звук бряцанья оружия. Это ловушка, меня окружали.

– Отойдите на безопасное расстояние, - внушал голос, улавливая нейросигналы моего мозга и корректируя поведение в зависимости от ситуации. «Картинка», зримая моими глазами, также передавалась в операторскую, где находились живые люди, действующие согласно приказу: элитные тыловые «войска». Мы были силой, они – интеллектом. – Действуйте издалека. Воспользуйтесь огнеметом для уничтожения всех диверсантов разом. Не рискуйте понапрасну. Помните, ваше тело принадлежит нам, врагу оно не должно достаться. Служите своей стране.

Я отступил назад, – судя по шорохам, партизан было много. Не было никакой необходимости рисковать, можно снаружи спалить все здание. Но я опоздал, к моим ногам прилетела и тут же разорвалась граната, я потерялся в поднятой взрывом пыли.

Начал стрелять наугад, ориентируясь на крики. Слышал многочисленное царапанье пуль о корсет. Кажется, бросили еще и дымовую шашку, чтобы лишить меня зрения и возможности спасения, – ни черта было не видно.

– Бей его, бей!

– Умри, мразь! За наших мужей, детей и родителей! Техасская гнида!

– Стреляйте точнее!

– Сердце слева, Лора, слева!

– На нем броня! – кто-то закричал визгливо, женщина.

– В голову цельтесь, в голову! – Эти слова совпали с ударом в лицо. Защитное стекло треснуло, я окончательно ослеп, заблудился в лабиринте развалин.

– Назад! Отступить! – надрывался бестолковый оператор, в начавшемся сражении слово «назад» не совпадало с понятием «выход». Я исступленно метался, как запертый в клетке зверь, спиной натыкаясь на стены и хаотично стреляя по сторонам, левой рукой защищая лицо от шальных и направленных пуль.

Ответные выстрелы не причиняли вреда, но раздражали изрядно. Я рычал, наступал и искал партизан, радуясь каждому предсмертному крику. Еще один мощный удар по лицу, и пластик разлетелся, проясняя картину: несколько женщин, прячась за полуразрушенными самодельными баррикадами, вели огонь. Я пошел на них, поднимая автомат, и был встречен градом пуль, бивших в грудь и мажущих мимо, все более редких по мере того, как патроны у противника заканчивались. Две пули-убийцы обожгли бровь и щеку, но не смогли проникнуть сквозь металлический барьер, - мне повезло, что попали в искусственную часть черепа. Горячая кровь залепила глаз, потекла по подбородку, но кожей шеи я ее уже не чувствовал. Заревел от ожога, нажал на курок, а затем вздрогнул, чуть не выронив оружие.

Лицо. Одно в толпе, измазанное грязью и копотью, но знакомое. В воспоминаниях пустота, но сердце вдруг болезненно заныло, словно в него по рукоятку вогнали ржавый нож. Палец дрожал на курке, но голос из груди уже вопил во всю глотку: не делать того, зачем пришел – не убивать. Он был столь громким, что на время перекрыл приказы командира. Я по-прежнему не помнил своего прошлого, но знал его из рассказов Джона, видел на бережно хранимой фотографии. И особенно отчетливо представлял после нашего последнего разговора с другом…