Голос в ночи
Шрифт:
— Ради бога, простите ее, апостол. Она еще так неразумна.
Потом тетя повернулась ко мне и строго спросила:
— Почему ты не здороваешься?
— С кем?
— Это же апостол Петр, разве ты не узнаешь? Он снова пришел, чтобы укрепить мою веру. Что ты молчишь?
Лицо ее потемнело от гнева, она поспешно вскочила на ноги и крикнула мне, грозя кулаком:
— Что ты смотришь на меня как на сумасшедшую? Снова станешь уверять, будто я разговариваю сама с собой, да? Будешь притворяться, что не видишь его?! Вот он, вот! Это же апостол Петр. Не видишь?
Пятясь в кусты, я с ужасом смотрела, как она снова рухнула на колени и униженно запричитала, кланяясь пустоте:
— Не сердитесь на нее, дорогой апостол. Она часто выводит меня из себя, но это ведь не со зла, я знаю. У нее доброе сердце…
Мы с доктором Жакобом выбрались из кустов, торопливо прошли одну аллею, свернули в другую, потом так же молча прошли в самый конец сада. И тут я без сил упала на скамейку и сквозь слезы спросила:
— Видели?
Он молча кивнул.
— А вы говорите — нормальна… Что же мне делать? Может, сбегать за доктором Ренаром?
— Разве он знает, как с этим бороться? Я безнадежно покачала головой.
Доктор Жакоб надолго замолчал, в задумчивости жадно затягиваясь сигареткой.
— Дайте и мне закурить, — попросила я.
— Что? Ах, пожалуйста. Извините, что я сам не предложил.
— Ой, но что же мне делать? — простонала я. — То волк, то цыган с медведем, а теперь еще апостол Петр. Она в самом деле видит его?
— Вероятно, да. Вы разве не заметили, что зрачки у нее все время перемещались, то сужались, то расширялись, как бывает всегда, когда мы следим за движущимся предметом? Очень любопытно! У нервных больных бывают весьма красочные галлюцинации. Видимо, я ошибся, ее все-таки нужно показать опытному психиатру. Я поговорю с профессором Рейнгартом, мне он не откажет…
— Значит, вы думаете, она все-таки сходит с ума? Доктор Жакоб неуверенно пожал плечами и спросил:
— Как часто повторяются у нее такие припадки? Регулярно?
— Нет. По-моему, не регулярно. Постойте… Мне кажется, последний раз она видела у нас в саду волка на прошлой неделе. Надо справиться у доктора Ренара: он ведет дневник и записывает туда все подобные случаи с теткой.
— Вот как?
— Да, он даже написал заметку в какой-то научный журнал. Разумеется, не упоминая ее фамилии. Мы можем даже предвидеть наступление таких видений. Разве вы не заметили, что к концу ужина она стала вдруг задумчивой и рассеянной?
— Нет.
— Какой же вы психолог?..
— Пожалуй, я заметил, что она чем-то озабочена. Я психолог, но не психиатр, не придал этому особого значения. Мало ли у хозяйки, принимающей незваного гостя, может оказаться забот по дому?
— А мы с доктором заметили и насторожились. Она всегда перед видениями делается рассеянной, задумчивой, словно пытается вспомнить что-то…
— Вспомнить что-то… — пробормотал он, и вид у него стал вдруг такой рассеянный, что я перепугалась.
— Что с вами?
— Ничего. Просто размышляю.
— А я уж подумала…
— Подумали, что на меня тоже… накатывает? — Он засмеялся. — Нет, мне,
— Ну, а с тетей?
— Во всяком случае, задача оказалась посложнее, чем я предполагал, — уклончиво ответил он.
— Выходит, рано вы усмотрела в этом детектив и упрекали неведомых шарлатанов? Видите, я была права: нельзя так дурно думать о людях.
Он пожал плечами.
— Значит, она больна… И серьезно? Можно надеяться, что поправится?
Доктор Жакоб начал рассказывать что-то не очень связное об успехах современной психиатрии и в то же время о сложности и малоизученности человеческой психики…
И тут в конце аллеи показалась тетя и как ни в чем не бывало окликнула нас:
— Вот вы где! Я ищу, зову. Я принесла тебе шаль, Клодина. Накинь, а то простудишься. Уже темнеет, и ветер поднимается с гор.
— Спасибо, тетя.
— Шли бы в дом. И вообще дай гостю отдохнуть с дороги. Завтра успеете наговориться.
Мы направились все вместе к дому. Тетя была мила, говорлива, приветлива. Кутаясь в шаль, я слушала, как они светски болтали о погоде и о всяких пустяках с доктором Жакобом, словно ничего и не было.
Мне стало так грустно, что, торопливо попрощавшись с доктором Жакобом и сославшись на головную боль, я поспешила уйти в свою комнату. К счастью, ему тоже, кажется, не хотелось долго засиживаться.
Я лежала в темноте и с ужасом думала, что заснуть опять не удастся.
Из деревни доносился лихой переливчатый йодль [1] . Певец старался изо всех сил.
1
Йодли — песни горцев Швейцарии и Австрии, исполняемые в особой манере — с переливами.
Я зажгла свет, нашла в шкафчике медомин и приняла сразу три таблетки.
Позорное изгнание
Проснулась я поздно, с тяжелой головой и каким-то чувством безотчетной тревоги.
«Хороша! — мысленно ругала себя я, поспешно причесываясь. — Пригласила гостя и бросила на произвол судьбы».
Розали сказала, что тетя еще не выходила, а господин инженер давно встал и гуляет в саду с доктором Ренаром.
Я поспешила к ним, опасаясь, как бы доктор Жакоб не выдал себя, увлекшись медицинскими разговорами со стариком.
Опасения мои оказались не напрасны. Сбегая по ступенькам террасы, я услышала голос Жакоба:
— Значит, вы ее гипнотизировали несколько раз?
— Да, — с гордостью ответил доктор Ренар. — И, представьте, весьма успешно. Всего восемь сеансов, и она бросила курить. Не курит по сей день. Отличные результаты, а?
— Неплохие результаты, — довольно мрачно ответил Жакоб.
Они медленно шли по аллее, но еще не видели меня.
— А скажите… — начал доктор Жакоб.
Чтобы помешать им вести опасную беседу дальше, я крикнула: