Голос в ночи
Шрифт:
— На что вы намекаете? — испугалась я.
— Не могу понять, каким же образом добирается до нее таинственный голос. Вы говорите, никакого радиоприемника у нее в спальне нет…
— Нет, ничего подобного! Ни в спальне, ни в соседних комнатах. Только транзистор у меня в комнате.
— И в столовой радиола, — добавил он.
— Да, про нее я забыла. Купили мы ее по моему настоянию, чтобы развлекать гостей, и очень редко включаем. Тетя не поклонница музыки, я же говорила. Вечерами она предпочитает поболтать с доктором Ренаром.
— И все-таки она слышит голос.
Наконец-то мы миновали Лозанну, свернули на Бернское шоссе и вырвались на простор. Жакоб с радостью прибавил скорость: деревья по краям дороги так и замелькали, сливаясь временами в сплошной забор.
Места здесь были живописнее, чем в наших горных долинах. Вдоль дороги тянулись огородики и поля — желтая пшеница, красное просо, светлая зелень капустных кочанов, — как цветные платки, расстеленные после стирки; кое-где на полях торчали забавные пугала на высоких шестах, с головами из толстых, узловатых корней и с длинными бородами из пакли, развевающимися на ветру, — для устрашения не только птиц, но и злых духов.
А вдали по краю неба тянулись туманной грядой в синеватой дымке горные хребты Юры. Они были не так суровы и круты, как Альпы. Их мягкие, пологие склоны, курчавые от лесов, радовали глаз.
— Значит, вы уже не грешите на добренького доктора Ренара? — спросила я у Жакоба, повеселев.
Он посмотрел на меня и улыбнулся:
— Нет. Ему это явно не по силам.
— Не очень успокаивающее утешение. Может, вы и правы. Но я не понимаю одного…
— Чего?
— Зачем тогда им понадобилось внушать тете всякие глупые видения: цыган с медведем, волк в саду. Не вяжется с вашей гипотезой.
— Наоборот, подтверждает ее, — оживился Жакоб. — Эти галлюцинации внушались для отвода глаз: чтобы заставить окружающих думать, будто ваша тетя свихнулась на религиозной почве, и таким образом толкнуть нас на ложный след.
— Может, вы и правы, — задумчиво пробормотала я.
— Надеюсь, скоро вы убедитесь.
«Голоса космического пламени»
В большом селении возле озера Муртензее мы попали в толпу певцов-йодлеров, собравшихся, видно, со всей округи на репетицию перед своим традиционным праздником. Они издавна проводятся в здешних краях весьма торжественно каждые три года в Винтертуре — столице певческого края.
Названивали колокола, нарядно одетые детишки возле школы громко и нестройно выводили «У колодца близ ворот». Повсюду развевались флаги: бело-голубые знамена Цюриха, красно-желтые с медведем — Берна, флаги других кантонов с изображениями лебедей, львов, единорогов — целый геральдический зверинец.
Зрелище было весьма красочным: в разных местах то и дело мизансценами возникали очень живописные группы. Я даже пожалела, что не захватила этюдника. Хотя давно уже не брала его в руки — последнее время было не до этого…
Улицы бурлили, кипели. И конечно, повсюду пробовали голоса певцы, шумной толпой заполнившие
Приятно было вырваться наконец снова в сонную тишину полей.
— Кстати, йодли тоже родились из суеверий, — сказал Жакоб, усаживаясь поудобнее и прибавляя скорость. — Из древнего обычая пастухов в горах постоянно петь и перекликаться с товарищами, чтобы развеять страх одиночества и отогнать злых духов.
— В таком количестве это сильно действующее средство, — засмеялась я. — До сих пор в ушах звенит.
Эта веселая сутолока задержала нас, так что добрались мы до Берна только во втором часу.
— Наверное, уже начали, — озабоченно сказал Жакоб, посмотрев на часы. — Кофейку выпить не придется.
Мы промчались по старому мосту через Ааре и, сразу сбавив скорость, начали плутать в паутине узеньких улочек и бесчисленных площадей, загроможденных аляповатыми фонтанами. Все они были одинаковы: колонна с кранами, из которых льется вода в бассейн, окруженный цветущей геранью — нашими, можно сказать, национальными цветами. На колонне торчит статуя какого-нибудь святого или аллегорическая фигура. Все они поставлены в средние века и принадлежат чаще всего одному и тому же мастеру, прославленному Гансу Гингу, и оттого тоже так похожи друг на друга, что начинало казаться, будто мы всё кружим по одному месту.
— Кажется, здесь, — сказал наконец Жакоб, останавливая машину на площадке у какого-то тесного переулочка.
Мы вышли из машины и направились в переулок, сумрачный от затенявших его каменных аркад, протянувшихся сплошной галереей. В нем было довольно многолюдно, и все прохожие спешили в одну сторону. Мы присоединились к ним и вскоре оказались перед старым двухэтажным домом с облупившимися стенами. У дверей толпились люди, прислушиваясь к доносившимся из дома трубным звукам. Потом раздался размеренный мужской голос. Но что он вещал, нельзя было разобрать.
— Обойдем с тыла, — решительно сказал доктор Жакоб и потянул меня за руку в позеленевшую от времени и дождей литую ажурную калитку.
Она оказалась незапертой, но за нею нам преградил дорогу тщедушный очкастый юнец с рыжеватой всклокоченной бородкой.
— Мы от «Братства весенних лунотипистов», — внушительно сказал Жакоб, вперяя в юнца мрачный взгляд.
— Добро пожаловать, брат и сестра, — поспешно ответил тот.
— Вторая дверь направо?
— Нет, третья. — Юнец отступил, открывая дорогу. Мы вошли во двор, поднялись по каменной лестнице с истертыми ступенями, открыли третью дверь направо и оказались на невысоких антресолях, откуда был хорошо виден полукруглый зал, забитый людьми. Их лица смутно белели в полутьме. Больше было стариков, особенно старух, но немало, кажется, и молодежи.