Голос во тьме
Шрифт:
— Может, вы еще не нашли подходящий к случаю ритуал.
— Да, черт подери, только и жду астрологического знамения, чтобы ритуально лишить ее невинности на алтаре! — рявкнул чародей, резко поднялся и сдернул шляпу со спинки стула. — Но черта с два я буду ждать, пока ее зарежет собственный отец!
Он уже схватился за дверную ручку, когда Бреннон устало сказал:
— Ладно, успокойтесь. Я согласен. Но вы спрячете ее не раньше, чем я предупрежу ее семью.
— Сегодня же, — потребовал чародей.
— На кой хрен вам вообще
— Не обольщайтесь, — холодно ответил пироман. — Я здесь только потому, что она так захотела. И не надейтесь, что даже она заставит меня о чем–то вас просить.
Натан удивленно посмотрел на него. Он был очень далек от мыслей о любых просьбах от этого типа: и так ясно, что просить он вообще не приучен. Пироман бросил шляпу на стол комиссара, оперся коленом о стул, покачался на нем и наконец выдал немного ценных сведений:
— Ваш Парк Свободы расположен на месте Чертовой Плеши. Это пустырь в городской черте, который возник на месте чумных бараков. Градоправители очень долго запрещали строиться там, опасаясь, что зараза опять расползется.
Бреннон вздрогнул; усталость как рукой сняло.
— Бараки? Дьявольщина! Лонгсдейл говорил о дурных местах! Это оно? Одно из тех, где нечисть может продрать дыру с той стороны на нашу?
— О, — после паузы и довольно уважительно сказал пироман, — вы запоминаете. И пользуетесь.
— Я еще и читать умею, — Натан дернул на стол рулон с картой парка, который прислал устрашенный числом трупов управляющий. — Здесь, здесь и здесь, — комиссар черкнул красным карандашом крестики на местах, где нашли тела. Они легли кучно. Пироман вытащил из–за пазухи сложенный лист бумаги.
— Это копия с городского плана тысяча пятьсот двенадцатого года. Смотрите.
Натан приложил бумагу к карте. Расположение бараков совпало с крестиками.
— Ваш маньяк чует, может, даже неосознанно, что за сила таится в месте, где страдали и умирали тысячи людей.
— И он хочет провертеть дыру…
— Нет, — разочаровал Бреннона пироман. — Не хочет. То, что он делает, не похоже ни на один ритуал призыва нечисти.
— Так что же он делает?
— Не знаю, — процедил пироман, явно недовольный своим неведением. — Цель его действий мне тоже неизвестна. С магической точки зрения они вообще лишены смысла. Он не устраивает жертвоприношения, не похищает души, как этот ваш Мур, не строит портал. Может, он просто свихнулся и коллекционирует кусочки кожи.
— Почему вы думаете, что он свихнулся?
— А вы считаете его нормальным?
— Ну, вообще нет, — Натан нахмурился на карту. — Но если у него все же есть какая–то цель? Какой–то ритуал, о котором никто не знает? Кто их вообще выдумывает?
— Ритуалы — не выдумка, а плод вековых усилий, собранного по крупице опыта и тычков наугад палкой в темноте, — учительским тоном сказал пироман. — Но я склоняюсь
— Почему?
— Потому что так он получил свои способности.
— То есть? — не понял комиссар. — Вы хотите сказать, что все пациенты нашего бедлама — втайне могучие чародеи, а врачи скрывают?
Пироман помолчал. Однако комиссару не показалось, что он хочет солгать: скорее, чародей раздумывал над тем, как бы поточнее описать — но что? Маньяка? Причину его безумия?
— Иногда, — наконец медленно произнес он, — порталы с той стороны возникают стихийно, и происходит это либо постепенно, в течение долгих лет, либо в один миг, как взрыв. Взрыв, разрывающий ткань той и этой стороны, похожий на извержение вулкана в долю секунды. Чистая магия вырывается из разрыва с такой силой, что испепеляет все вокруг, а то, что уцелеет — искажается до неузнаваемости. Человек, оказавшийся рядом… — он смолк и склонил голову, перебирая пальцами край карты. — Чаще всего сгорает, но иногда… редко… тот, кто выживет, изменяется навсегда.
— Но… но эти же бараки были давно, в пятьсот двенадцатом году! — недоверчиво воскликнул комиссар. — Даже если бы такой человек и подвернулся под этот, прости Господи, взрыв — он бы давно умер!
Пироман хмыкнул и надел шляпу.
— Кто сказал, — насмешливо осведомился он, — что этот человек может умереть?
— Кусок кожи был срезан со лба, — сказал Кеннеди, щипцами поворачивая под микроскопом кость, чтобы Бреннон увидел след скальпеля.
— Какого черта он вообще это делает? — спросил комиссар, больше у самого себя, но патологоанатом снял пенсне и, задумчиво протирая стеклышки, ответил:
— Я думаю, это некое душевное расстройство. В сущности, безобидное коллекционирование в помутненном рассудке этого несчастного превратилось в жестокую манию.
— Думаете, он несчастный? — фыркнул Бреннон. — Да он, поди, счастлив по уши, что занят любимым делом.
— В университете сейчас преподает доктор фон Брок. Если хотите, я могу попросить его о консультации. Это весьма выдающийся ученый в области психиатрии.
Комиссар поразмыслил. Вообще, если учесть, что полицию консультирует какая–то двуединая сущность по поводу нечистой силы, то от психиатра хуже не будет.
— Спросите. Если он сможет описать похожие случаи, то тем лучше. Еще что–нибудь?
— То же, что и раньше. Несколько синяков на запястьях и лодыжках никак не похожи на следы яростной борьбы. Жертва не сопротивлялась, — Кеннеди наморщил лоб. — Но почему? Я не нашел ни одного известного мне наркотика, следов отравления газом, удушья или удара по голове.
— Меня больше интересует, почему он отрезает по разному кусочку от каждой, да еще и такому маленькому. Ему понадобиться не меньше сотни девушек, чтобы собрать все… весь… — комиссар обрисовал в воздухе женский силуэт. — Ну вы поняли.