Голоса летнего дня
Шрифт:
Нет, подумал Бенджамин, какому-нибудь ученому непременно надо заняться серьезным исследованием манеры, с которой жена произносит это слово «вообще».
— Вечером мы вроде бы приглашены на коктейль к Роузам.
— Да, — кивнула Пегги. — Стало быть, там и встретимся…
Он надел пиджак и взял кожаную папку с бумагами, которые проглядывал накануне вечером. Пегги молча и неподвижно сидела за столом, уставясь на стакан с молоком. Бенджамин знал, чего она ждет. Подошел и поцеловал ее.
— В следующую субботу — обязательно, —
— Конечно, — сказала она. — В следующую субботу.
Выходя из двери, Бенджамин знал, что Пегги начала плакать. Но он так никогда и не узнает, искренними или притворными были эти слезы. Наверное, и сама она этого не знает.
Ровно в девять тридцать утра ему позвонили из офиса Фойнеса. Джимми просил передать, что не успеет приехать в город к ленчу. И обязательно позвонит ему в понедельник. Несколько минут Бенджамин сидел, тупо глядя на телефонный аппарат. Затем набрал домашний номер. Почему бы и не сделать ей уступку, подумал он. Сходишь с женой на ленч, тогда, глядишь, и выходные пройдут веселее. У нее было занято. Он повесил трубку. Через несколько минут набрал снова. Все еще занято. Чем только она занимается целое утро? Пустой болтовней?..
Он выглянул на улицу. Куда только делось ясное весеннее утро? Небо затянуло темными дождевыми тучами. За окном кружил листок бумаги, чье-то послание, затерявшееся в воздушных водоворотах между двадцатидвухэтажными зданиями. «Помогите!», «Я люблю тебя!», «Продавай все!»… Ветер усилился, на улице потемнело, как в колодце. Теннис отменяется, подумал Бенджамин. Наряду со всем прочим. Он сидел за столом, чувствуя себя вконец вымотанным, обобранным, несправедливо обиженным, лишенным всех земных радостей.
Через несколько секунд громко зазвонил телефон. Он схватил трубку и рявкнул в нее:
— Да?
— Нечего так орать, а то у меня голова оторвется. Если ты не в духе, так и скажи. Я повешу трубку. — Это была Ли. Голос звучал насмешливо.
— Извини, — сказал он. — Я тут упивался жалостью к себе.
— Знаешь, днем обязательно будет дождь, — сказала Ли. — За окном черным-черно, как в колодце. Ни единого просвета.
— Ты что, звонишь сообщить мне прогноз погоды?
Ли засмеялась. Как-то однажды он сказал Ли, что смех ее опасен, и ничуть не шутил при этом.
— Сам знаешь, зачем я звоню, — сказала она.
— Ленч? — спросил Бенджамин.
— В час пятнадцать?
— В час, — сказал он, повесил трубку и почувствовал себя гораздо лучше. И никакой вины не испытывал — по крайней мере в тот момент. Если Пегги весь день треплется по телефону — сама виновата. Иначе бы он дозвонился и пригласил ее на ленч первой.
За окном хлынул дождь. Не дождь, а сплошной весенне-летний ливень, и хлестал он с такой силой, точно вознамерился отмыть город от всех грехов или просто смыть его в океан до наступления ночи.
Теперь Бенджамин уже с радостью взирал на разбушевавшийся за окном дождь.
Впрочем, радость его не была абсолютной. Портил ее разговор с тестем, состоявшийся несколько месяцев назад.
— Пегги говорит, ты спишь с другими женщинами, — сказал тогда Вудхем.
— Вот как? — сделал удивленные глаза Бенджамин, стараясь, чтоб голос звучал как можно спокойнее. Они с тестем пили олдфэшн [20] в баре «Сент-Реджис». Вудхемы заехали в Нью-Йорк на неделю, перед поездкой в Европу, где собирались провести отпуск. Вудхем, в прямого покроя сером пиджаке, с твердым свирепым лицом, оставался заправским полковником, хоть и был в штатском.
— Да, — сказал Вудхем. — И кое-кто из ваших друзей тоже так говорит. В основном женщины.
20
Американский коктейль по старому рецепту. Представляет собой виски с водой, горькой настойкой, сахаром, лимоном и вишней.
— Ну и дурак же я, что закатил для вас за неделю сразу две вечеринки, — сказал Бенджамин. — Познакомил вас со всеми своими врагами.
Вудхем рассмеялся отрывистым лающим смехом. Настоящий военный смех, не предвещавший ничего хорошего.
— Бабская болтовня, — сказал он. — Но Пегги… она ведь не врет, верно?
— Так, только изредка, — ответил Бенджамин. Самому ему страшно не хотелось лгать этому замечательному прямодушному старцу.
Вудхем кивнул.
— А во всем остальном она считает тебя просто образцовым мужем.
— Мало же она обо мне знает, — пробормотал Бенджамин.
Они молча пили олдфэшн, провожая взглядами снующих по залу официантов.
— Она хочет развода? — спросил после паузы Бенджамин.
— Нет.
Бенджамину захотелось броситься к телефону-автомату, что находился на другом конце зала, позвонить Пегги и сказать: «Я люблю тебя!.. Люблю!» Но он, сохраняя неопределенное выражение лица, тихонько позвякивал льдом в бокале. Он понимал: Вудхем ждет от него еще каких-то слов и готов, если понадобится, ждать хоть целый час, сам не произнося при этом ни слова.
— Постараюсь, чтоб это не выплыло наружу, — сказал наконец Бенджамин.
— Всегда рано или поздно выплывает, — заметил Вудхем. — И тебе это прекрасно известно.
— Да, наверное.
Они заказали еще по коктейлю.
— Она мой единственный ребенок, — сказал Вудхем. — Привыкла, что я ее обожаю и лелею.
— И я ее обожаю, полковник. Более чем…
Вудхем кивнул.
— Да, вроде бы так все и выглядит, — пробормотал он. — Если смотреть со стороны. — Он наблюдал за тем, как бармен убрал пустой бокал и поставил перед ним новый.