Голоса ночи (сборник)

Малышева Анна Витальевна

– Зачем ты ей врешь? – спросила Лена. – Зачем говоришь, что ты меня отпустишь, когда кончится следствие?

– Не болтай чепухи.

– Оно никогда не кончится. Оно будет идти всегда. Вечно.

– Спи давай.

– Когда кончится следствие, ты будешь в тюрьме. – Лена растянула губы, пересохшие, серо-сизые. Нижняя губа сразу глубоко треснула, показалась кровь. Саша поморщился и отвел глаза. – А меня ты убьешь. Но мне все равно.

Он отвернулся, взял с тумбочки стакан с водой, поднес его к губам жены. Она не потянулась к воде, даже не взглянула на его руку. Жадно ловила его взгляд – испуганный, несчастный, усталый, и злорадно твердила:

– Да, да, да, да! Но мне-то все равно, а ты хочешь жить. Ты хочешь жить, ты дурак. Не надо

хотеть. Мне хорошо, понял? Я не хочу пить. Я ничего не хочу. У меня ничего не болит. Все потому, что я не хочу жить. Ты так не умеешь. Ты всего боишься. Тебя посадят в тюрьму, и ты там сгниешь. Лика тоже!

И она захохотала – каркающим, неузнаваемым смехом. Он плеснул ей в лицо водой, и вода тут же смешалась с кровью. Но она как будто не заметила этого и продолжала смеяться, закрыв глаза. И только ее бледный, обложенный язык быстро-быстро облизывал мокрые губы и щеки, как будто тело Лены лучше ее самой знало, что оно хочет пить.

– Ну, что ты беснуешься? – спросил он, нарочито небрежно, чтобы заглушить в себе поднимающийся темный страх – извечный страх нормального человека перед безумным. Ему вдруг показалось, что еще немного и он не выдержит, замахнется на связанную женщину и будет бить, бить по этому лицу, по этому телу, пока та не замолчит, не перестанет шевелиться. – Чего ты хочешь от меня?

– Ничего!

– Ты же всю ночь лежала спокойно. Знаешь, который час? Пять утра.

– Мне страшно, – сказала вдруг она. – Да, да, да, да!

– Не гавкай! – прошипел он. Ее последние слова действительно больше походили на собачий лай. – Почему тебе страшно?

– Я чувствую, – с каким-то странным выражением лица ответила она.

– Что ты чувствуешь?

– Не знаю… – Она растерянно смотрела прямо перед собой. – Не знаю. Но там что-то есть. Там кто-то идет…

Саша невольно проследил направление ее взгляда. Взгляд уперся в несвежие обои на стене. Саша выругался и вернулся в свое кресло, чтобы подремать еще хоть чуть-чуть…

…Торговое помещение ночного магазина было залито мертвенным белым светом. От этого света лица продавцов казались потными и безжизненными. Ночью за прилавками стояли в основном мужчины, им было легче справляться с особыми, ночными посетителями – подвыпившими компаниями, а то и просто хулиганами. Ночной оклад был выше дневного, и ночные цены соответственно, тоже. Но одна женщина работала здесь ночью. Маша выговорила себе это право, поскольку слишком дорожила каждой лишней возможностью приработать немного денег. Да и в окружении мужчин ей ничего не грозило. Парни стали бы за нее горой, если бы какой-нибудь невежливый посетитель захотел к ней пристать. К тому же она всегда была так сдержанна, так холодна, что приставать к ней было так же глупо, как к кассовому аппарату или к колбасе, которой она невозмутимо торговала.

Близился рассвет. Она всегда ненавидела это время. В эти часы женщина казалась себе старой и изношенной, и даже мысль о том, что смена кончается, ее не радовала. Ночь прошла спокойно. Пару раз у входа в магазин останавливались машины, набитые веселыми девицами и жизнерадостными пьяными парнями, но скандалов не было, и никто не пытался схватить ее за руку, когда она клала на весы ветчину, не спрашивал ее имени, не назначал свидание «завтра вечерком, у меня на хате». Она могла быть довольна, но никакого довольства не ощущала.

– Рано теперь рассветает, – заметил парень за соседним прилавком, накачанный низкорослый крепыш, в чьи обязанности входило отпускать посетителям алкоголь. Ему ночью приходилось труднее всего, но на его настроении это никак не отражалось – он всегда был готов поболтать с единственной женщиной в магазине. Маша согласилась, что светает рано, и, действительно, спорить тут было не о чем, улица за витринами быстро голубела и скоро должна была порозоветь. Парень посмотрел на часы и сообщил, что сейчас без пяти минут шесть. Маша и с этим не стала спорить, только подвела свои часики, которые отставали, и снова уставилась

на витрину. Она задумалась, и на губах ее появилась едва заметная улыбка. Ей вспомнилось, как Юра провожал ее до дома в тот вечер, когда они встретились у Анжелики. Он заглядывал ей в лицо и тут же выпрямлялся, словно испугавшись собственной смелости. Она расспрашивала его про покойного отца, про мать, он рассказывал ей про свой институт, но все это, в сущности, так мало ее занимало, что теперь она толком не могла вспомнить ничего. О себе она тоже сперва рассказывала мало, но он оказался так настойчив, так внимательно ловил все ее самые незначительные фразы, что в конце концов она вкратце рассказала все. Закончился ее рассказ уже в машине, которую поймал Юра, чтобы отвезти свою даму домой. Остаток пути они проделали молча, глядя в круглый затылок водителя. Юра попытался было накрыть ее руку своей, но она спокойно, без обиды, но и без кокетства, отняла руку и положила ее на колени. Юра выпрямился и стал смотреть в окно. Она попросила его не рассказывать всю эту историю Аде Дмитриевне. Он поклялся, что никому ничего не скажет и что Лика тоже будет молчать. «Она не такая, знаешь, – говорил он. – Нормальная девчонка, просто ей тоже не повезло…» Потом, видимо, сообразил, что говорит бестактные вещи, и замолк. Маша, чтобы его немного подбодрить, ответила, что Лика ей понравилась и что в конце концов им обеим повезло, ведь Игоря больше нет. Больше они эту тему не затрагивали. Он довез ее до самого дома, она вышла, поблагодарила его, сунула водителю деньги (Юра умолял позволить ему расплатиться) и ушла. Иван спал, и она смогла спокойно принять ванну, если спокойствие было тем словом, которое сюда подходило. Потом долго сидела на кухне, просушивая полотенцем волосы (всегда слишком жесткие после мытья), и снова вспоминала ночную реку, и лес, и крики птиц, и огонь, отражающийся в черной воде…

В магазин вошел покупатель, на которого она сперва не обратила внимания, задумавшись и ничего не различая перед собой. И только когда его лицо оказалось перед ней, она вздрогнула.

– Ну, что тебе нужно? – спросила она, растерянно поправляя на груди халат.

– Сегодня ты, значит, работаешь? – спросил мужчина с крысиным личиком.

– А ты догадливый. Будешь что-то брать?

– Положи сама, чего хочешь, – сказал тот, расправляя неширокие плечи и явно надеясь поразить ее своим летним бежевым пиджаком.

– Я не хочу ничего, – отрезала она и стала разглядывать свои ногти.

– А выручку не желаешь повысить? – Он улыбнулся, предлагая оценить тонкий юмор. – Положи мне там, вырезки, что ли, карбонату.

Маша швырнула перед ним все виды вырезки и карбоната и молча ожидала, когда он станет выбирать. Но он не притронулся к целлофановым упаковкам. Стоял, молча глядя на нее, явно рассчитывая на диалог. Коренастый продавец за соседним прилавком деликатно отвел глаза. Машу бесило то, что всему магазину известно: она провела с этим типом несколько ночей. Раньше это было бы ей все равно – просто хотелось сходить в ресторан, который ей был не по карману, немножко потанцевать, забыть об Иване. Она не искала специально ни красивых мужчин, ни интересных собеседников, ни даже просто партнеров для постели. Ей было совершенно все равно, кто с ней рядом, когда она хотела, чтобы кто-то был рядом. Или же она пыталась себя в этом убедить. Но теперь этот тип внушал ей такое отвращение, что она с трудом сдерживалась, чтобы не выкинуть его вон.

– Взвесь мне все, – сказал он, не дождавшись от нее ни слова.

Она послушно исполнила его желание и, потыкав пальцем в кнопки калькулятора, назвала солидную сумму.

– Все? – вежливо спросила она, опуская покупки в пакет.

– Нет, не все. Ты ведь сейчас заканчиваешь смену? Верно?

Она промолчала и протянула ему чек. Он не взял его и повторил:

– Ты сейчас освободишься?

– Но не для тебя.

– Я хочу тебя проводить. Может, заедем куда-нибудь? Развеешься после смены. Тут у вас тоска… Я на машине, ты же знаешь.