Голоса пьеса ч2

Кедров Константин Александрович

Данцер.Ох и любила я тебя, ох и любила. Да и до сих пор люблю.

Я.Я до сих пор помню твою записку:

О куст цветов с таящейся змеей,

Дракон в обворожительном обличье...

Я только недавно узнал, что это Шекспир.

Данцер.Это Джульетта говорит о Ромео. Мы тогда с подружкой переписали, и она тебе

на перемене ее отдала, когда ты стоял у окна и "отрывался от коллектива".

Я.А помнишь, как мы целовались под башней казанского Кремля, и у меня от возбуждения кровь пошла носом прямо на твой белый фартук с комсомольским значком. Мы ведь только целовались, а все равно получается, что мой отъезд как измена.

Данцер.Мы и встречались не чаще одного раза в год, и всего-то три раза.

Я.Где ты теперь, Лена Данцер? Может, даже вышла замуж за хулигана Дубова?

Данцер.Ну нет. Это было бы настоящей изменой.

Я.А, кстати, Дубов и не задумывался, что ты еврейка. И никто никогда в нашей школе не думал о такой ерунде.

Данцер.А потом шестидневная война, и нас заставили задуматься.

Я.Евреев стали заставлять быть евреями, а русских русскими. Это была государственная политика.

Данцер.Обыкновенный фашизм. Кстати, тогда и фильм Ромма вышел с этим названием.

Я.Сегодня уже никто не верит, что в конце 50-х годов мы жили, не замечая бушующего расизма. Во всяком случае, в 68-й школе города Казани его не было точно. Как нам повезло, что мы жили в те времена.

Данцер.Мы и сейчас там живем. И я, и ты, и Васька Дубов, и никто не заставил нас быть другими. Ни Хрущев, ни Брежнев, ни Андропов с Черненко, ни Горбачев, ни Путин.

Я.Мы ведь безгласное поколение. Все говорят только о довоенном, военном, послевоенном. А о нас ни слова.

Дроздов.Потом у них были Чехословакия, Афган, а о нас ни слова, точно нас не было.

Я.Может, нас и вправду не было? Здорово придумали кремлевские маразматики. Кого на БАМ, кого в Чехословакию, кого в Афган, чтобы ничем не делиться с молодежью и жить в свое удовольствие.

Данцер.Чего-чего, а это у них получилось.

Я.А ты видела в нашей школе хоть одного антисемита?

Данцер.Их у нас тогда не было. Только в Кремле. А среди молодых первые фашисты образовались в райкомах комсомола.

Света Беккер.Первым моим фашистом оказался

мой жених Слава Запорожченко. Говорит: "Что это ваши там в Израиле устроили?" Это он про шестидневную войну. И пошло, поехало.

Александр Мень.Антисемитизм — страшное смертное прегрешение. Сказано в Библии: "Прокляну проклинающих народ мой Израиль". Пока Россия не покается, как Германия, не будет нормальной жизни.

Я.Это и без Библии понятно. Иногда так и хочется сказать Богу: да прости ты им несмышленышам, не ведают бо, что творят.

Лена Кацюба.Очень даже ведают. Подлец всегда знает, что он подлец.

Марина Розанова.И графоман всегда знает, что он графоман.

Я.Ничего подобного. У всех советских поэтов есть удачные строки. Просто они не отличают хорошее от плохого. Они думают, что одна хорошая строчка спасает сто плохих. На самом деле наоборот — одна плохая строка убивает тысячу хороших. Даже у Евтушенко есть хорошие строки.

Марина Розанова.Какие же?

Евтушенко.

Спрашивают: есть свобода?

Отвечают тихо: "Есть…"

То ли есть у них свобода,

То ли хочется им есть.

Меня все ругают, а чего я кому плохого сделал?

Я.Вас ругают не за то, что вы сделали, а за то, что вы не сделали.

Евтушенко так и не понял, что уехав из России после 91-го года, он перестал быть не только героем, но и автором лучших своих стихов. Автор уехал, и стихи опустели, а, может, они и были пустыми, и нам просто казалось, что в них живет благородный, смелый и талантливый человек. "Молодой трибун" звучит так же мерзко, как "престарелый плейбой".

Зав. отделом культуры в газете.Вы будете брать интервью у знаменитостей. Начнем с Фазиля Иск'aндера.

Я.Исканд'eра.

Зав. отделом.Искандер'a.

Ректор (разговор у памятника Герцену у литинститута на Тверском бульваре).Вы чем чистите обувь?

Я (в то время не было ваксы).Гуталином.

Ректор.А я вазелином.

Радио.

Ты стоишь у окна, небосвод высок и светел.