Голоса прошлого
Шрифт:
Кит возник бесшумно, и совсем не там, где я ждала его. Просто соткался из мрака высокий нескладный силуэт. С какой– то дрянью в руках. Не ножом. В его глазах вспыхнул свет далёкого моста, разбавленный безумием.
Я не рассуждала о правах несовершеннолетних. Не до рассуждений, прыгать надо. Проклятый прибор заблокировал психокинетическую составляющую моей паранормы, но не задел телепатическую. Да, она была у меня выражена слабее, чем у активных участников инфосферы. Но от того, что у меня много лет не было доступа. Доступа не было, а паранорма была. Служба в десанте и годы пещерной жизни на Планете
На классической схеме простой синхронизации попался. Я не стала лезть в дебри, не по чину мне лезть в дебри, доискиваясь отправной точки психотического слома, уронившего парню разум. Я сняла только самый верхний слой. Да, генератор помех действительно есть, что его собирали, медленно и методично, много дней, приурочив нападение к началу регаты, а именно: к прохождению второго сектора пути, откуда легко было уклониться в сторону моего острова. Путаница со званиями и именами – сумбурно, я сразу же отдёрнулась: не по мне врачевать этот клубок из родовой памяти и собственных эмоций мальчишки. Пусть специалисты займутся. А мне надо спасти Ляську.
Генератор создавал сферу отрицания, в области которой не действовала психокинетическая паранорма и все источники энергии утратили свой заряд. Все – это, значит, все. От собственной энергостанции острова до маленькой батарейки в «вечном фонарике». Сфера простиралась на полкилометра примерно во все стороны, включая глубину и высоту. Чтобы спасти девочку, достаточно было выйти за её пределы, туда, где я смогу воспользоваться своей паранормой как целитель. Но на лодке ночью не выгрести, потому что гребной лодки нет, а гоночная яхта не подходит. Брести по пляжу с раненой на руках в такой темноте означало гарантировано свернуть шею для всех троих, я же помнила, какие там камни и валуны. Оставался один путь.
Наверх.
По тропе в скалы, оттуда к озеру. На какой высоте находится озеро? Я не помнила. Но, кажется, выше, чем пятьсот– шестьсот метров.
Сознание мальчишки тлело алым огнём ненависти и страха. Он находился под полным моим контролем, но всё осознавал, и это не добавляло ему дружелюбия. Объяснять же с ним не хотелось нисколько.
Да Только вверх. В гору. По относительно ровной, устроенной нарочно для неопытных любителей, тропинке. К озеру. Выдержит ли раненая такой переход? Доживёт ли? Я не знала.
Ляська лежала неподвижно. Сырой воздух истекал железным привкусом свежепролитой крови.
***
Тонкий свист ветра, монотонная капель по стенам. Какой знакомый антураж… Кроме флуоресцентного мха, свисавшего гроздьями откуда– то сверху. Мха на Планете Забвения не было. Здесь был, и хорошо: хоть какое– то подобие света…
Как мы поднялись сюда, не спрашивайте. На увеселительную прогулку дорога не тянула. Но здесь, на высоте, генератор подавления психокинетических полей не действовал, и я смогла провести паранормальную коррекцию Ляське. Очень вовремя. Ещё немного, и не спасла бы.
Но я спешила. Я так спешила, что не подумали об элементарном: о средствах связи. Вот отсюда, может быть, связаться со спасателями было
И Кит…
Кит был проблемой.
Всё– таки не было у меня навыка работы в многозадачном режиме, характерного для всех ранжированных телепатов инфосферы. Даже самый зелёный салага на начальных ступенях третьего ранга способен разделять своё сознание на несколько автономно функционирующих потоков, периодически сливающихся на доли секунды для верификации. Я провела паранормальную коррекцию Ляське: извлекла нож, закрыла рану, но прогноз оставался так себе. И я истратила слишком много сил. В висках поселилась знакомая нехорошая тяжесть, предвестник мигренозной боли, спутницы будущего полноценного приступа. Зачем я отказалась тогда от вакцины против алой лихорадки? Я пожалела уже не раз о своём упрямстве, и, по всей видимости, буду жалеть всю оставшуюся мне жизнь.
Я уловила движение за спиной. Кит. С ножом, когда только успел подхватить его. Я потеряла ментальный контроль, и безумие вырвалось на свободу. Скоро я потеряю жизнь, потому что во время приступа не смогу защитить себя вообще. Выхода не было, кроме как держать, держать их обоих. Девчонку, закрывшую меня собой, и мальчишку, беззащитного перед собственной гормональной бурей.
Откуда, из каких глубин родовой памяти вырвались у него претензии к одной из капитанов Синей Стрелы, к женщине, так и не ставшей мне приёмной матерью но успевшей дать имя и свою фамилию?
Я отпустила мальчика, подобрала нож. Он сел, зло всхлипывая, поневоле прижимая к себе помятую руку. Встать не пытался, хотя под скалой было сыровато, и по камню тянуло стылым сквозняком. Я села рядом, он дёрнулся, но остался на месте. Странным образом его тянуло ко мне и одновременно отталкивало.
Какой знакомый взгляд. И в то же время совсем чужой.
– Мы все полны обид друг на друга, – сказала я. – Любого возьми, у каждого кто– то погиб. Но надо же как– то выходить из гипера в обычное пространство, согласен?
Как в глухую стену. Его матери не следовало рожать. Если генетические нарушения затронули область родовой памяти у женщины, а при синдроме Тойвальми это случается очень часто, то тут лучше не рожать вовсе. Такая женщина не способна определить, когда у её ребёнка приходит срок пробуждения наследственной памяти, не способна понять и не способна помочь, а помощь именно матери – критична даже при неполоманной генетике.
И Ляська. Ещё один тяжелораненый ребёнок на руках. И прогноз скверный, вот беда.
– Мне нужно её посмотреть, – сказала я. – Ты сдержишь себя? Ты не наделаешь глупостей?
Он молча смотрел на меня. Как он мог что– то обещать? Никак. Но оставить Ляську я не могла тоже. Придётся рисковать…
С Ляськой всё было скверно. По уму, хорошего бы ей доктора, целителя, и не с протухшей третьей категорией, как у меня…
Я почувствовала спиной присутствие мальчишки. Хорошо тренировали в своё время. Я поднялась единым движением, как учили когда– то, вот только в виски грохнуло болью и на мгновение перед глазами вспыхнули звёзды. Не та у меня нынче форма. Не та!