Голоса с улицы
Шрифт:
– Если бы у меня было хоть немного больше времени, – сказал он. – Так много людей, и так мало времени… Время истекает, его все меньше с каждым днем. Я вижу по газетам, что, возможно, со дня на день мы вступим в войну с Китаем. Четыреста пятьдесят миллионов человек… Разумеется, атомные бомбы сократят это число. Но столько людей… а потом и остальная Азия. Одна страна за другой – бесчисленные миллионы. И наконец, весь мир. Факел. Меч.
Хедли промолчал.
– Выдвиньте ящик рядом с вами, – сказал Бекхайм, не поднимая головы. – Самый
Хедли неуклюже выдвинул тяжелый деревянный ящик стола, битком набитый чернильницами, скрепками и карандашами, грудами перевязанных резинками карточек, буклетами, брошюрами и блокнотами.
– Что вам достать? – неуверенно спросил он.
Продолжая писать, Бекхайм ответил:
– У вас интересные руки… Вы знаете об этом?
– Думаю, да, – сказал Хедли.
– Дайте мне одну из тех синих карточек. В передней части ящика, возле пузырька с клеем.
Хедли схватил пачку: одна карточка высунулась, и он неловким жестом ее вынул.
– Эту?
Бекхайм задвинул ящик и потянулся за карточкой. Своей тяжелой золотой авторучкой он написал на пустом месте в центре карточки имя: «Стюарт Уилсон Хедли» – уверенная чернильная надпись в середине замысловатого типографского оттиска. Аккуратно, с неторопливым достоинством, Бекхайм выбрал промокашку и промокнул чернила, после чего вернул карточку Хедли.
Перевернув ее в руках, Хедли обнаружил, что это членская карточка Общества Стражей Иисусовых.
– Положите ее в бумажник, – сказал Бекхайм. – К другим своим карточкам. К остальному Стюарту Хедли.
Он так и сделал онемевшими пальцами. Минуту постоял у стола, но Бекхайм уже возвратился к работе. Вскоре Хедли сдался и рассеянно направился к выходу из кабинета.
– Доллар пятьдесят, – бросил Бекхайм через плечо.
Хедли вернулся.
– Что вы сказали?
– Доллар пятьдесят. За ваше членство.
Густо покраснев, Хедли выудил бумажный доллар и два четвертака. Он стиснул их в руке, а затем судорожно уронил на стол. Бекхайм положил авторучку и взял деньги: расправил бумажку, достал из центрального выдвижного ящика гроссбух и сделать запись в графе «Проч. поступления». Положив долларовую купюру и два серебряных четвертака в квадратную металлическую коробку с деньгами и чеками, Бекхайм возобновил работу.
Когда Хедли снова вошел в гостиную, Марша собирала чашки и блюдца. Она быстро, опасливо ему улыбнулась.
– Еще кофе? Хотите чего-нибудь поесть?
– Нет, – отрывисто сказал Хедли.
Марша поспешно отнесла посуду на кухню. Когда женщина вернулась, она уже застегивала на себе короткую замшевую куртку: пока Хедли разговаривал с Бекхаймом, Марша успела переодеться.
– Пора ехать, – объяснила она. – Я отвезу вас обратно… – И, показав на массивную сгорбленную спину Теодора Бекхайма: – Ему нужно работать.
– Я вижу, – низким, потрясенным голосом произнес Хедли.
Марша открыла дверь в прихожую: в гостиную проник мерзкий смрад забившейся
Прежде чем за ними закрылась дверь, Хедли в последний раз увидел Бекхайма. Чернокожий великан не поднял головы, а продолжал молча, сосредоточенно работать, облокотившись на стол и с серьезным видом просматривая груды писем.
Перед тем как выбраться из Сан-Франциско, Марша заехала на автостоянку огромного, освещенного неоновыми огнями супермаркета и поставила «студебекер» на ручной тормоз.
– Подождите здесь, – велела она Хедли, выскочив из машины. – Я сейчас вернусь.
Она юркнула в супермаркет через черный ход – стройная и похожая на мальчика в слаксах и кожаной куртке. Хедли сидел и угрюмо ждал, наблюдая, как другие покупатели входят и выходят, садятся в машины и разъезжаются по темным улочкам.
В это трудно было поверить. Он встретился с Бекхаймом, поговорил с ним, а потом его, Хедли, выставили за дверь. Все закончилось и уже тонуло в прошлом, точно предмет, медленно погружающийся в серо-свинцовую воду.
Хедли почувствовал себя обманутым. Он недовольно закурил, а потом в ярости потушил сигарету. Чего же он ожидал? Возможно, чуда. Чего-то большего, чем эта краткая беседа с последующим выпроваживанием. Но Хедли не разочаровался, а наоборот… испытывал благоговение. Впрочем, он чувствовал себя жестоко обманутым. Сгорбленный потемневший старик с ороговевшей кожей и грузной фигурой, от которого разило затхлым запахом пота и чулана, обладал властью: он выглядел так, словно уже прошел сквозь пекло Армагеддона и вышел из него невредимым. Бекхайм обладал властью, но… утаил ее. В этом и заключался обман: Бекхайм мог спасти его, помочь, но не сделал этого.
Размышляя, Хедли смотрел, как острый, будто нож, силуэт Марши вышел из супермаркета и поспешил через темную автостоянку. Хедли распахнул дверцу машины, и запыхавшаяся Марша плюхнулась на водительское сиденье. Раздувшийся кулек, упавший Хедли на колени, влажно звякнул, когда он его обхватил.
– Что это? – спросил Стюарт, заглядывая внутрь: там лежала литровая бутылка смешанного шотландского виски «Джон Джеймисон».
– Это нам, – пояснила Марша, заводя машину. – Вам не дали выпить. Боже, теперь я и сама могу накатить.
Она пересекла текучую ленту огней, в которую превратилась Маркет-стрит, и выскочила на Тендерлойн. Крошечные лавчонки теснились неровными рядами, растянувшимися по бокам узких улочек: между дешевыми барами и кафе бесцельно курсировали толпы людей. Марша свернула на другую дорогу и помчалась мимо заброшенных фабрик и промышленных складов; пару минут спустя машина въехала на широкополосную автостраду.
– Нам лучше ехать этим путем, – пояснила Марша, пока «студебекер» набирал скорость. Мимо мелькали натриевые лампы, а за разделительной полосой ползли нескончаемые включенные фары.