Голоса за стеной
Шрифт:
Хоронили его в прозрачный сентябрьский день, было еще солнечно и тепло, летала паутина, желтизна осени едва коснулась деревьев и травы. Народу на кладбище было много.
Гриша Капустин стоял в стороне и не мог сосредоточиться на словах, которые произносили у отверстой могилы выступавшие от завода,
— Вот… умер Володя Родионов… — как-то странно развел руками, пожал плечами, снял очки, за которыми оказались маленькие, очень близорукие глаза, и молча, не стесняясь, заплакал, размазывая слезы по щекам и, махнув рукой, отошел.
Капустин почувствовал, как перехватило горло, хотел глубже вздохнуть и не смог: что-то сдавило грудь. Осторожно выбравшись из толпы, он подался прочь. Потом никак не мог вспомнить, где бродил и что видел, домой заявился ночью, тихонько разделся и завалился спать…
А еще через год Гриша Капустин поступал в художественное училище. На собеседование, где должен был проходить конкурс рисунка, он пришел с большим черным футляром, в каком обычно носят чертежи.
Когда его пригласили к столу, где восседала комиссия, он так и подошел с этим черным футляром.
— С чем же вы к нам пожаловали, молодой человек? — спросил его плотный лысый мужчина в коричневом замшевом
Гриша открыл футляр и извлек оттуда два листа. Один, уже пожелтевший от времени, затолкал обратно, второй протянул экзаменатору. Тот развернул, далеко отстранил в вытянутых руках и, наклонив голову, долго разглядывал портрет Родионова. Потом сказал:
— В общем неплохо, молодой человек… Неплохо… Но слишком ординарная натура. Понимаете? Нет в ней… как бы вам сказать… Личность, видимо, ординарная, — и он протянул Грише лист. — Покажите еще что-нибудь. Я видел у вас там еще что-то.
Гриша молча обвел взглядом рыхлое лицо человека в замшевом пиджаке, какое-то время посидел на краешке стула, затем поднялся.
— Нет… Нет у меня больше ничего… — он стал заталкивать свернутый трубочкой портрет Родионова в футляр.
— Как нет? А вот это что? — экзаменатор показывал на пожелтевший лист, торчавший из футляра.
— Это так… ничего… До свидания, — качнув головой, Капустин вышел из класса, в котором на стенах висели карандашные рисунки античных атлетов, их гипсовые изваяния стояли на полках…
— Ну что, Гришенька? — спросила мама, ожидавшая его в сквере.
— Опять провалился я, мама, — смущенно улыбнулся Гриша.
— Ты им все показал? И тот портрет… этой, как ее…
— Все, мама, все…
— Ты не огорчайся, сынок.
— Ну что ты, мама!..
И они пошли через сквер по дорожке, посыпанной мелким хрустящим гравием.