Голосую за любовь
Шрифт:
«Значит, так они и будут идти чередою, эти однообразные, неисчислимые, ничего с собой не несущие дни? Другие тоже скучно живут, но все-таки у них есть хоть какая-нибудь надежда на перемену. Иной раз какое-нибудь неожиданное происшествие влечет за собой бесконечные перипетии, и декорация меняется. Но с нею ничего не может случиться — так, видно, судил ей бог! Будущее представлялось ей темным коридором, упирающимся в наглухо запертую дверь».
На стр. 69 Штефица Цвек поставила галочку:
«Эмме тогда казалось, что ей подают на тарелке всю горечь жизни, и,
На стр. 70 Штефица Цвек жирно подчеркнула:
«Что же, значит, это прозябание будет длиться вечно? Значит, оно безысходно? А чем она хуже всех этих счастливиц?»
На стр. 71 Штефица Цвек пометила крестиком:
«Эмма начала пить уксус, чтобы похудеть, у нее появился сухой кашель, аппетит она потеряла окончательно».
На стр. 91 Штефица нарисовала длинный знак вопроса:
«Мужчина по крайней мере свободен; ему доступны все страсти, все чужие края, он волен преодолевать препятствия, вкушать от наиболее труднодостижимых наслаждений. А женщине всюду помехи. Косная и вместе с тем гибкая по натуре, женщина находится между двух огней: между слабостью своей плоти и бременем закона. Ее воля, точно вуаль ее шляпки, держащаяся на шнуре, трепещет при малейшем дуновении ветра; ее вечно увлекает какая-нибудь прихоть, вечно сдерживает какая-нибудь условность».
На стр. 102 Штефица Цвек подчеркнула:
«Ей казалось, будто все вокруг нее повито какой-то черной мглой, чуть заметно колышущейся на поверхности предметов, и, жалобно воя, точно зимний ветер в пустом замке, все глубже оседала в ее душе тоска. То были думы о невозвратном, усталость, охватывающая человека после какого-нибудь сделанного дела, и, наконец, боль, которую испытываешь, чуть только прекратится уже ставший привычным душевный подъем, едва лишь внезапно ослабнет длительное душевное напряжение».
На стр. 131 Штефица Цвек прочитала:
«Она желала любви так же страстно, как карп на кухонном столе желает воды»,
а потом захлопнула книгу и с отсутствующим видом уставилась в окно.
— Пошмотри-ка, — сказала тетушка, входя в комнату, — пошмотри, какие кращивые!
Она держала в руках тарелку с абрикосами. Тетя удивленно посмотрела на Штефицу, поставила тарелку на стол, села в кресло и взяла абрикос. Понемногу клюя абрикос, она говорила:
— Что же это такое? Ты опять груштишь?! И вще читаешь, читаешь… У наш в Бошанской Крупе была такая Петра, отец у нее был жубным врачом. Она вщегда была такая грушная, такая грушная! Штанет на пороге — ну прямо черное шукно, что вешают у входа в день похорон. Это у нее, жнать, болежнь такая была — что-то вроде тумана в голове, и никто ничего не мог поделать: ни доктора, ни щвященник. Когда уж очень лихо ей приходилощь, она убегала в леш, и там ее чашто видел при обходе лешник: лежит она ничком на траве и плачет. Говорят, пошле швадьбы это у нее прошло… Ах, — рассердилась тетя
Тетя встала, подошла к Штефице и повернула книгу — посмотреть название.
— Что это? А-а, мадам Бовари! Это та шамая, что покончила ш шобой иж-жа любви? Шкучно. Я обожаю романы, которые читаютщя на одном дыхании и от которых берет штрах!.. Ешь абрикошы! — добавила она от двери и вышла.
Штефица вздохнула, взяла абрикос, задумчиво повертела в руках и надкусила.
В) Штефица Цвек на выставке
(непредвиденное обшивание Ш. Ц. авторским зигзагом)
К черту непредсказуемое! А предсказуемое — не изменять числу 3! 3 совета Марианны, 3 мужчины, 3 совета Элы… Это лишний раз доказывает, что писатели слишком несерьезные, безответственные и жестокие люди! Было, как вы уже догадались, заранее известно, что автор пошлет Штефицу Цвек на выставку. Впрочем, можете убедиться сами (честное слово!), вот авторские наброски:
Ш. Ц. на выставке. Проходит мимо экспоната — механического пениса. Пенис (экспонат) поднимается. Ш. Ц останавливается как вкопанная. Система фотоэлемента. Сирена. Появляется красивый (может быть, он — мужчина ее жизни?!) бородатый художник, обнимает и страстно целует ее целых 5 минут. Выясняется, что данная система срабатывает на каждом десятом посетителе… Поцелуй, следовательно, всего лишь приз, который фотоподлец вручает каждой десятой… Бородатый возвращается к своим красивым (и кудрявым!) девочкам. Ш. Ц. уходит разочарованная и униженная.
Автор был уверен, что это был бы гениальный и потрясающий эпизод. Впоследствии автор много читал (и расспрашивал) и получил разочаровавшую его информацию, что механический пенис и система фотореагирования уже присутствуют в нашей прозе. Гениальных идей, очевидно, не так уж много, и они всегда успевают озарить других!
Потом автор долго искал, что бы еще такое — художественное и эротическое — подошло бы Ш. Ц. Единственное, что пришло на ум, — это Иисус Рафаэль Сото со своими прекрасными пластиковыми щупальцами, через которые Штефица пробиралась бы, пробиралась, щупальца шелестели бы, касаясь ее, вибрировали, а Ш. Ц. их раздвигала бы, раздвигала… Уж тут автор расстарался бы, поверьте! А потом Ш. Ц. непременно заблудилась бы среди пластиковых щупалец, в этом вибрирующем лесу (легкая символика) и — расплакалась бы.
Вот тут автор бесповоротно отказался от эпизода с выставкой, разгневавшись на самого себя. Когда он не знает, что произойдет дальше, он заставляет бедную Штефицу Цвек рыдать. Короче, автор идет на поводу у явно детского желания — обязательно соблюсти число 3, а Штефицу Цвек оставляет дома с тетей смотреть телевизор.
Подходящий лоскут для нашего рукоделия не найден, и автор останавливается на предыдущей главе… А чтобы окончательно не погубить дело, приводим полезный совет, отлично вписывающийся в данную тему.