Голосую за любовь
Шрифт:
— Можешь мне подарить хоть трех черепах. Кроме сербскохорватской, у меня есть еще русская, латинская и английская грамматики.
— Ну тогда ты ошибся. Надо четырех!
— Это ни к чему. Английская грамматика, собственно, и не грамматика. В ней всего двадцать страниц, нет ни падежей, ни рода, ни чего-то там еще!
— В таком случае мне надо раздобыть еще двух черепах. Ты сказал, что у тебя есть латинская и русская, а по русскому схватил единицу. Так ведь?
— Да. Но мне, пожалуй, хватит одной. Ест ли она еще чего-нибудь, кроме грамматик? — смеясь, спросил я, но Рашида ответила, что хватит смеяться, что сегодня очень важный день и что черепаха всегда должна напоминать нам
— А что за день? — Начиная волноваться, я перепрыгнул сразу через две могилы и остановился. Рашида молчала, глядя в сторону. Так иногда делала и Весна, и я знал, что в такие минуты лучше просто не обращать на них внимания. Я стал рассматривать надпись на одном из памятников, хотя не было видно ни буквы, а потом нагнулся и сорвал несколько цветков. Цветы были холодные и не пахли, и я их бросил. Рашида все еще молчала.
— Значит, ты так и не понял, какой сегодня день? — выдавила она из себя наконец, а потом сказала, что сегодня очень важная годовщина. Точнее, не годовщина, а двухнедельница. Четырнадцать дней назад я швырнул на уроке ту книгу, и ровно четырнадцать дней прошло, как мы поцеловались на пароме. — Уж что-что, а это ты бы хоть мог запомнить!
Я сказал, что ничего не забыл, что не забыл и еще сотню всяких вещей, а затем поторопил ее на танцы.
Население кладбища до того увеличилось, что оставаться здесь было уже небезопасно. За каждым надгробьем маячили парочки. Возле самой калитки я почти столкнулся с Хаджи-Николовым. Он держал за руку девчонку из экономического училища и объяснял ей законы аэродинамики, ерзая ладонью по бедрам ее действительно аэродинамической фигурки, я и сам как-то на танцах имел случай в этом убедиться, хотя вообще-то она пренебрегала нами, мелюзгой.
Я чуть было не поздоровался, но вовремя сообразил, где мы находимся, и прошел мимо. Черепаха в узелке была чертовски тяжелой.
— Может, ты засунула туда еще свинцовый брусок? — спросил я Рашиду, но она на это отрицательно покачала головой.
— Я положила туда только камень. Грета очень его любит.
— Грета?
— Черепаха. Она похожа на Грету Гарбо. Глаза такие же таинственные. Завтра сам увидишь, а может, посмотришь ее и на танцах!
Я ответил, что обязательно так и сделаю, но когда мы наконец очутились на площадке, где грохотала эта «Торпеда», нам уже и в голову не приходило рассматривать черепаху.
Танцы проходили в саду Молодежного клуба. На ярко освещенном бетонном помосте мелькали итальянские каблучки, накрахмаленные юбки, широкие рубахи с нашивками на них и висящими до пупа металлическими ожерельями, предельно, где это требовалось, зауженные джинсы. Рашида танцевать не хотела, отговариваясь тем, что она босая и что им некуда деть Грету. Конечно, все это были только увертки, тем более в устах Рашиды: вообще-то ей ничего не стоило прийти босиком даже на королевский бал и привести с собой не крошечную черепаху, а целого крокодила.
— Может, дело-то не в этом? — спросил я, но она подтвердила, что именно в этом, и, конечно, соврала.
Я это понял, как только на безлюдной улице, под каштанами обхватил ее и попробовал покружить.
— Да ты не умеешь танцевать? Чего же сразу не сказала, а несла всякую чепуху? — Я сжал ее изо всей силы и прямо захлебывался от смеха… — Ну, чего молчишь?
Я не выпускал из рук ее плечи, и тогда, понурившись, она ответила, что не считает нужным звонить об этом на весь город.
Прямо тут, посреди улицы, я начал учить ее танцевать, но Рашида была из тех, кого не так-то просто обучить тому, чего они не хотят. А она не хотела. Во всяком случае, не хотела первые двадцать минут. Она смиренно подчинялась моим движениям, однако то, что она
Девицы хихикали и выламывались, а парни, вероятно, говорили им разные слова о лунном свете, любви и т. д., и т. п. Чистый кретинизм!
Я никак не мог представить себе рядом с ними Рашиду! Теперь там танцевали что-то вроде твиста, вернее, танцевали две или три пары. Они брыкались, как черти, привязанные к автомобильному прицепу, а остальные, столпившись вокруг, наблюдали за ними, перемигивались и аплодировали. «Глянь, какие ножки! — А под юбкой видел? Ну то, то самое? — Могу поклясться, у этой малышки клевые груди! — Что, что ты сказал? — Ничего. Купи себе новые уши, Рашо Войводич. — Новые, говоришь? Хорошо, Тома, я могу и для тебя одни прихватить. Их на бойне хоть пруд пруди. На любой вкус. Думаю, свиные будут тебе в самый раз. — Уши? Ну хватит вам, идиоты, заладили об ушах! — У этой крошки не только ноги, у нее и все остальное — супер. Я-то уж знаю! — Откуда ты знаешь? — Откуда ты можешь знать? — Об этом может знать только настоящий мужик. Ты думаешь, Атаман, он — мужик? Фига с два мужик!»
Покачивались и извивались туго затянутые девицы, и бусы бренчали, бренчали как раз там, где было надо, и глаза их горели, и румяна плавились на губах и скулах, и все, чем торговал в своей парфюмерной лавке Елисей, демонстрировалось на этой площадке размером шесть на восемь метров.
Мы с Рашидой сидели на корточках за забором и смотрели на них. Из сада нас не видели, но мы все видели очень хорошо, и не только танцующих, но и тех, что, стоя в стороне, комментировали танцы.
Комментарии были крайне зоологического свойства, и мне от них стало тошно. Любой из парней каждым своим атомом хотел лишь одного — и в то же время изо всех сил старался словами, взглядами и пошлыми движениями унизить и загрязнить то, чего жаждал. По сути дела, это напоминало старую басню о лисице и винограде.
Как всегда, самой красивой была Неда, и ее нарасхват приглашали на каждый танец. Наши фрайеры подобно москитам кружили вокруг нее, а девицы в сторонке злословили, что и юбка-то у Неды отвисла на одном боку, и каблуки-то стоптаны. Все эти пересуды до нее словно и не долетали. Лицо Неды светилось радостным возбуждением и счастьем, и во всем саду нельзя было найти второго такого лица, разве что таким же счастливым становилось лицо Атамана, когда он танцевал с ней. Он был ниже ростом, но держал ее уверенно и крепко, и танцевали они чертовски красиво. Так красиво, что прямо захватывало дыхание. Неда улыбалась, и я уверен, что Атаман, как это, впрочем, раньше случалось с каждым из нас, был убежден, будто улыбается она именно ему. Я не мог оторвать от них глаз и смотрел до тех пор, пока Рашида не сказала, что с нее довольно.
— Чего — довольно? — Я взял ее за локоть и повернул к себе.
— Я хочу сказать, довольно пялить глаза. Если я твоя девушка, нечего глазеть на других.
— На каких других? Это же девчонка из нашего класса. Неда. Она лучше всех учится.
— Может, вообще лучше всех?
— Не исключено, но это не имеет значения. Ею можно любоваться, как, например, Полярной звездой.
— Тогда и любуйся на здоровье и той и другой. Давай сюда Грету! — Рашида оттолкнула мою руку, грубо вырвала узелок с черепахой и побежала, не разбирая дороги.