Голова королевы. Том 2
Шрифт:
При свете факелов королева поскакала в Голируд. Ее свитой были лорд Босвел и некоторые знатнейшие лица государства.
В то время как несчастный Дарнлей, облаченный в халат и туфли, бросился на кровать, положив около себя обнаженный меч и напрасно ожидая прибытия обещанных слуг, королева танцевала на маскараде в празднично освещенных залах Голируда.
Босвел тоже танцевал и покинул замок лишь в полночь, снял богатое платье и накинул просторный гусарский плащ. С паролем «друзья Босвела» он вместе с соучастниками миновал сторожевые посты, направился к Кирк-оф-Фидд и через отверстие в
— Все готово? — спросил он человека, который, закутавшись в плащ, поджидал его.
Это был «больной» камердинер Дарнлея.
— Все готово, остается только поджечь фитиль.
— Так за дело! — скомандовал Боев ель с мрачной решимостью.
— Убийцы направились в ту сторону сада, откуда можно было видеть освещенное окно принца-супруга. И Босвел приказал зажечь порох.
Какой-то человек скользнул в дом и сейчас же бесшумно выбежал оттуда.
— Готово! — с дрожью в голосе прошептал он.
Прошло несколько секунд. Босвел от нетерпения не находил себе места. Несмотря на предупреждение фейерверкера, он подбежал к дому, лег на живот и заглянул в окошко погреба, чтобы посмотреть, горит ли фитиль. Едва успел он выскочить оттуда и отбежать на безопасное расстояние, как раздался страшный треск, словно выстрелили из тридцати пушек. Город, поля, бухта так ярко осветились от этой ужасной молнии, что на мгновение можно было видеть корабли, плывшие по морю в расстоянии двух миль; затем все стемнело, дом был превращен в обломки.
Босвел поскакал обратно в Голируд, снова прошел мимо сторожевых постов, пришел к себе в комнату, выпил несколько кубков вина и лег спать.
Через несколько минут в дверь к нему постучались. Он открыл.
— В чем дело?
Дом Дарнлея взлетел на воздух, принц-супруг убит!
— Фу! — притворно простонал Босвел. — Ведь это — убийство!
Он оделся и поскакал вместе с графом Гэнтли к месту преступления.
Благодаря матрацам тело Дарнлея было изолировано от действия огня и на другой день было найдено с явными следами удушения — очевидно, Дарнлей еще корчился, когда его нашли, и удушили его собственными подвязками. Паж тоже был убит.
Через несколько дней Дарнлея втихомолку похоронили…
Мария узнала о страшном происшествии от самого Босвела, который доложил ей о случившемся довольно-таки хладнокровно. Она пролила несколько слезинок, но не закричала о мести, как при известии о смерти Риччио.
Весь народ был возмущен злодеянием и вслух винил в совершившемся Босвела. На другое же утро на эдинбургском кресте появился плакат, обвинявший в убийстве Дарнлея Босвела, Бальфура и других слуг королевы. Мария приказала Тайному совету, состоявшему почти исключительно из соучастников заговора Босвела, расследовать страшное дело и распорядилась, чтобы отслужили заупокойные обедни о погибшем.
После этого появился указ парламента, гласящий, что каждый увидевший на эдинбургском кресте памфлеты и оскорбительные плакаты и не уничтоживший их, будет предан смертной казни, с другой стороны — обещалось три тысячи ливров тому, кто укажет следы убийц.
Придворный этикет Шотландии требовал, чтобы королева-вдова просидела сорок дней в одной
Босвел за несколько недель до этого подал просьбу о разводе со своей женой. Причиной он выставил то обстоятельство, что жена была ему близкой родственницей, так что их брак был противен законам. Это бракоразводное дело в связи с убийством Дарнлея показывало, каким путем Босвел и королева хотели стать свободными. Правда, когда жалоба Босвела была подана в суд, то его супруга и со своей стороны тоже потребовала развода, так как он нарушил святость брака с ее горничной, девицей Краффорд. Бэрлей же сообщил суду еще большее: будто Босвел сам обвинил себя в неоднократных изменах жене с леди, служившей главной посредницей между ним и королевой.
Савойский посол Морета выехал из Эдинбурга на второй день после убийства Дарнлея и донес своему правительству, что Мария знала о готовившемся убийстве и допустила совершиться этому делу. Были и другие показания, говорившие, что после смерти Риччио королева неоднократно грозилась сама убить Дарнлея, если не найдется никого, кто взял бы это на себя.
Народное недовольство росло по мере того, как все меньше Мария проявляла рвения разыскать и наказать убийц. Ей пришлось жестоко поплатиться за легкомыслие, с которым она оставила при себе человека, обвиняемого в убийстве, за то, что ради него досрочно сбросила траурные одежды. Все негодовали. Несмотря на запреты парламента, на улицах появлялись один за другим плакаты, открыто обвинявшие королеву и Босвела в совершении преступления. Духовенство с амвона призывало к мести и грозило Божьим гневом. Тогда Босвел появился в Эдинбурге с многочисленными всадниками и объявил, что передушит всех клеветников.
Отец убитого требовал от королевы правосудия.
«Естественная обязанность — написал он, — вынуждает меня просить Вас, Ваше величество, во имя Вашей чести собрать все дворянство Шотландии, чтобы оно расследовало убийство и отомстило за мерзкое злодеяние. Я не сомневаюсь, что Господь просветит Ваше сердце и поможет найти истинного виновника этого позорного дела».
Мария ответила, что она для этого созвала парламент.
Тогда Леннокс сделал ей представление, что преступление такой важности должно быть наказано немедленно, а потому необходимо приказать, чтобы арестовали тех, кого памфлеты и плакаты обвиняли в убийстве.
Это не было сделано, и часть убийц благополучно спаслась. Что же касается графа Босвела, то Мария, словно издеваясь над обвинителями, подарила ему имение Блэкнес и поручила командовать эдинбургским замком.
Но настоятельные требования правосудия были поддержаны также и иностранными дворами. Убийство повсеместно вызвало большое возмущение, и равнодушие Марии заставляло всех негодовать. Архиепископ Глазгоуский откровенно сообщил ей, что ее осуждают даже во Франции и считают зачинщицей преступления. Елизавета же написала, что жалеет Марию Стюарт больше, чем Дарнлея.