Голова Минотавра
Шрифт:
Аспирант Валериан Грабский сидел в приемной Коммерческого Банка на улице Легионов [101] и выглядывал в окно, ожидая работающего в банковской группе юристов Антония Зайонца. Полицейский был весьма доволен своим рабочим днем. Получив важную информацию от педеля Юзефа Жребика, он тут же отправился в секретариат факультета права Университета Яна-Казимира [102] . Там пожилая секретарша, панна Эугения Кочурувна, надела нарукавники и провела тщательные исследования в делах студентов. Без особого труда она нашла студента по имени Антони Зайонц, родившегося в 1910 году. Она выписала номер зачетной книжки и просмотрела дела выпускников. После этих тщательных раскопок, ходом которых Грабский-чиновник был просто восхищен, секретарша сообщила, что пан магистр Антони
101
Сейчас: часть проспекта Свободы — Прим. автора
102
Датой основания считается 20 января 1661 года, когда указ польского короля Яна II Казимира присвоил основанной в 1608 иезуитской коллегии статус академии и «титул университета». Формальное подтверждение прав академии и университета последовало в 1758—1759. Сейчас: Львовский Национальный Университет им. Ивана Франко — Википедия
Теперь же Грабский находился в этом банке, он стоял — весьма довольный собой — у окна в коридоре, ведущем к кабинетам банковских юристов, и от скуки приглядывался к работникам, убирающим снег с тротуара перед кондитерской Бенецкого [103] , где в награду за сегодняшние успехи он собирался съесть несколько пирожных с кремом.
Щелкнула дверь, и в коридоре раздались неспешные шаги. Грабский обернулся и увидел приближающегося к нему молодого мужчину в темном костюме. Он был невысокий, смуглый, черноволосый, с крупными темными глазами.
103
На давней ул. Легионов (ныне пр. Свободы)
— Пан Антони Зайонц, год рождения 1910?
— Да, это я, — ответил мужчина. — А в чем дело? С кем имею честь?
— Аспирант Валериан Грабский. — Показанный полицейский значок произвел на Зайонца сильное впечатление. — В какой бурсе вы проживали во время учебы?
— В Доме Техников на Иссаковича, — ответил чиновник.
Грабский приподнял шляпу на прощание и с трудом протиснулся мимо Зайонца, отираясь о его могучее брюхо.
Львов, пятница 29 января 1937 год, полдень
— Благодарю вас, пан Грабский, за сообщение, — сказал Зубик по-польски и закурил любимую сигару "Патрия". — Зайонц [104] тот оказался слоном, а слоны по гостиничным водосточным трубам не скачут…
Кацнельсон с Грабским деланно усмехнулись, Заремба расхохотался от всего сердца, один только Мок промолчал, не поняв ни слова из шутки Зубика.
— Нехорошо, уважаемые, — нехорошо, — произнес начальник. — У этих двух зайцев-русаков имеется алиби, очередной подозреваемый слишком толст, чтобы заниматься акробатическими штучками на крыше. — После этого он перешел на немецкий. — В сиротских приютах и школах тоже ничего, в чем нам отчитался пан Заремба. А что там с национальными меньшинствами, пан Кацнельсон? Какой-нибудь след имеется?
104
Читатель, похоже, давно уже догадался, что польский "zajac" — это русский "заяц" — Прим. перевод.
Герман Кацнельсон скривился, услышав выражение "национальные меньшинства", и рассказал о своих неудачных розысках в еврейских религиозных общинах. Несмотря на его кислую физиономию, коллеги слушали его рапорт напряженно, поскольку знали, что их "еврейчик [105] " — как называли они товарища у него за спиной — любит неожиданности столь же сильно, как и комбинаторную шахматную игру, и после невинного, ничего не обещающего начала не раз и не два он под конец сообщения мог предложить настоящую бомбу.
105
В оригинале: "Gudlajek", сами поляки часто используют связку "пархатый гудлай", но в отношении Кацнельсона слово "пархатый" мне показалось, все же, обидным — Прим. перевод.
После опроса всех ортодоксов [106] —
106
Кстати, если перевести это слово с греческого языка, получится "правоверные" или "православные"! — Прим. перевод.
107
Как это ни странно, но сейчас эта улица тоже носит название "Зеленая".
— Зачем это? — спросил Зубик.
— Подозреваемый отличается женской красотой, так? — Кацнельсон выразительно поглядел на начальника. — Если бы у него имелась борода, тогда во Вроцлаве навряд ли бы его сравнили с женщиной, ведь правда?
— Ну, и что случилось с этой бородой, — допытывался Мок. — Вы ему ее оторвали?
— Ну, кое-что произошло. С моим лицом. — Кацнельсон коснулся скулы, на которой расцвел громадный синяк. — Мне не хотелось вам объяснять, когда сегодня вы расспрашивали про синяк, ведь вы же прекрасно знаете, как я люблю неожиданности. — Тут он терпко усмехнулся. — Так вот, когда я потянул Дрешера за бороду, оказавшуюся самой настоящей, на меня набросился какой-то здоровяк, приятель нашего актеришки, который думал, будто я желаю танцору зла. Вот я и получил в глаз.
— А где тот приятель, и как его зовут? — спросил Мок.
— Не знаю, — презрительно пожал плечами Кацнельсон. — Сбежал, а я не мог его задержать. Как раз в тот день не захватил с собой свой револьвер.
После каждого провозглашенного сегодня рапорта Мок все сильнее багровел, особенно со стороны шеи, а уж после рассказа Кацнельсона его шея приобрела пурпурный оттенок. Он вытянул вверх свою короткопалую ладонь — блеснула печатка с ониксом — и глянул прямо в глаза Зубику.
— Прошу, — кивнул тот. — Предоставляю вам голос.
— Благодарю вас, герр инспектор. — Мок поднялся и поглядел на собравшихся. — Мне бы не хотелось вас оскорблять, но очень жаль, что с нами нет комиссара Попельского. Я должен сказать кое-что важное, а он бы хорошо все перевел…
— Его нет, — раздраженно отметил Зубик, — потому что для него все слишком рано. И солнце сегодня светит. Так что он мог бы стать жертвой приступа болезни, которой никто никогда не видел…
— О, простите, пан начальник, — Заремба сорвался с места. — Я видел и ручаюсь…
— Господа, господа! — перебил его Мок. — Прошу прощения, что вмешиваюсь, но сейчас не время ссориться. Господа позволят, если я выскажу несколько критических замечаний о вашей работе?
— Прошу!
Зубик гневно повернулся к Моку, чуть не сбрасывая со стола переполненную пепельницу.
— Во-первых, — гость из Бреслау говорил уже спокойно, — все вы проводите самостоятельные расследования, а нужно ходить по двое! Это же полицейская азбука! На герра Кацнельсона напали. А что бы было, если бы тот Дрешер и вправду был убийцей? Он убежал бы вместе со своим защитником, а полицейский лежал бы без сознания где-нибудь в уголке. Во-вторых, — набрал он воздуха, — вы, господа, слишком легковерны и, прошу прощения, излишне наивны. Как можно идти к подозреваемому и не знать, ни кем он толком является, ни каковы его слабости, ни как его можно прижать, чтобы он во всем признался! Это сэкономило бы вам массу времени, если бы вы расспросили свидетелей про внешний вид подозреваемого, какой он: худой или толстый, есть у него борода или нет…