Голова в облаках
Шрифт:
Федя-Вася был польщен такой доверительностью и уважением, хотя знал Аньку наизусть, изредка поглядывал на нее, шаркающую сухим веником, и всякий раз смущенно вздыхал, потому что видел ее туго натянутое бесхитростное платье, не способное хранить никаких тайн.
В старости только и остается глядеть да вздыхать, хотя и в молодости Федя-Вася не шел далеко, знал только свою жену Матрену, строгую, худую, жилистую, но зато высокую, на целую голову выше его самого. Когда он ухаживал за ней, ребята смеялись: ты, мол, табуретку с собой бери или на завалинку вставай, а то целоваться не достанешь. И Матрена сперва стыдилась ходить с ним на люди, но Федя-Вася был уже в
— У меня коньячок есть, — намекнула Анька, бросив веник в угол и повернувшись наконец-то к нему лицом. — Армянский, Федор Василич.
— Не могу, Анна Петровна, ты знаешь.
— Знаю, Федор Василич, как не знать. Ты всю жизнь как святой…
— Распишись вот здесь. — И Федя-Вася пододвинул к ней тетрадку и протянул ручку.
Анька взяла тетрадку, села за стол и, шевеля губами, принялась читать. Дочитывая, стала алеть, наливаться краской, пока не сделалась пунцовой и не бросила тетрадку.
— За что же ты, Федор Василич, неряхой-то меня выставил? При тебе же убиралась. И Светка твоя виновата.
— К Светке нынче же приму меры. А записывал я твои собственные слова.
— Да я же по-свойски тебе, Федор Василич, по-свойски!
— А суд у нас какой? Свойский, товарищеский, Митя Соловей за судью.
— Да? — Анька опять взяла тетрадку, подумала. — А может, вычеркнем, Федор Василич? У меня копченая рыбка есть, осетринки немного, а? Для начальства только держу, никому не показываю.
Федя-Вася встал:
— Взятку, да? Подписывай, а то в отделение сведу!
Анька сердито подмахнула свои показания, подала тетрадку и ручку, принужденно улыбнулась:
— Я же по-свойски, Федор Василич, в подарок тебе, в благодарность. Ты же теперь не при должности…
Федя-Вася сложил свои принадлежности в планшетку, закрыл ее и вышел черным ходом, сердито хлестнув дверью.
До чего распустились люди — до взяток! Строгости нет потому что, стыд забыли. И новый участковый тоже. Погоны носит какие? Лейтенантские. А понятия какие? Штатские. Даже младший сержант, даже рядовой милиционер не должен принимать от продавца бесплатную выпивку! Почему? Да потому что с этой выпивкой ты к жулику в долю войдешь, соучастником станешь, долг свей забудешь…
На улице было солнечно, жарко и пыльно, несмотря на зеленые палисады у каждого дома и близкое водохранилище. Пыль подымали подростки на мопедах, они же производили ненужный пронзительный шум и бензиновую вонь — носились с пулеметным треском, как оглашенные, и неизвестно почему радостные. Носятся все лето, пока их не загонят в школы и не посадят за парты.
До конца дня Федя-Вася побывал во всех торговых точках и сходил в райздравотдел, где побеседовал с долгоносым врачом Илиади, который, выйдя на пенсию, затосковал и опять определился на службу — теперь на санитарную. Илиади принял отставного участкового внимательно, зафиксировал его наблюдения в настольном календаре и высказал сомнение насчет кота и колбасы. Слишком уж большое количество, надо разобраться тщательней.
— А если мыши? — предположил Федя-Вася.
— На мышей она уже списала и огрызки колбасы представила в доказательство. Крупу списывала, муку, лавровый лист. Во втором магазине на Новой Стройке тоже списывают на мышей, на усушку-утруску, на бой при транспортировке — это уж винно-водочные изделия и растительное масло в стеклянной расфасовке. Она тоже на кота жалуется?
— Из второго магазина? Нет. А вот гражданка Маёшкина, заведующая сепараторным пунктом совхоза, заявила на флягу сливок. Будто по вине кота.
— То есть?
— Не
— Бесполезно. — Илиади вытер платком лысину и откинулся на спинку стула. — Я сорок лет работаю врачом, товарищ Пуговкин, и знаю, что все дело в людях, в человеке вообще, в его природе. Ваш обвиняемый Титков, например, всю жизнь воюет с частной собственностью, между тем частников у нас нет уже полвека. Не может он остановиться от первоначального толчка, не может погасить инерцию. Кстати, вы там не очень наседайте, в последние годы он стал запивать, причем меры не знает, и когда перепьет — заговаривается. Я когда работал в больнице, дважды выводил его из такого неприятного состояния.
— Ничего ему не сделается. Он кто, обвиняемый? Обвиняемый. И должен отвечать по закону.
— Видите, вы тоже такой: внедрили в вас определенную функцию, вы и действуете соответственно. То есть я хочу сказать, что такое поведение — в природе человека. Человек же, грубо говоря, состоит из трех частей: интеллекта, чувственно-половой сферы и желудочно-кишечного тракта. Поняли?
— Не понял, но сочувствую. До свидания на суде. Об этих трех частях в человеке Илиади тоже всю жизнь говорит и никак не кончит. Почему? А характер такой потому что. От учености это, от большой грамотности. Ученые, они любят все разделить на мелкие части, всю нашу жизнь. Вот только соберут ли потом эти части в одно целое, неизвестно. А разобрали уже многое…
На другой день Федя-Вася побывал в районной столовой, где тоже сказали, что какая-то полосатая кошка или кот разбойничает. На прошлой неделе пропал кусок сала килограмма на два, в понедельник курица, вчера — две курицы. В меню была куриная суп-лапша, воду вскипятили, хватились кур — нету. Прямо беда. Составили акт на списание. Вот возьмите копию, если хотите.
Заведующая столовой и повариха были женщины тихие, глядели на него чистыми голубыми глазами, и Федя-Вася задумался. Возможно, не все люди распустились, хотя прежний порядок, когда он был участковым, утрачен. Но кошек все равно нельзя оправдывать. Почему? А заелись потому что. Прежде кусочек хлеба под стол кинешь — жрет, мурлычет, рада. А теперь колбасу им подавай, мясо. Ишь какие стали! Ловите мышей, на то вы и кошки. Каждая тварь для своей должности создана.
В этой мысли он полностью утвердился, когда встретился с Клавкой Маёшкиной на сепараторном пункте. Он знал, что Клавка нечиста на руку, за это Заботкин и вытурил из торговли, взял на ее место Аньку Ветрову, которая тогда заведовала сепараторным пунктом. Сменяли кукушку на ястреба. Клавка запросто могла сказать и не сморгнуть, что кот слопал тридцать два килограмма сливок. Скажи она так, Федя-Вася сразу бы уличил ее во лжи, но Клавка так не сказала и вообще повела себя непривычно. И сама она была очень уж опрятной, в снежно-белом халате, в такой же непорочной косынке, губы подкрашены, ладные ноги облиты гладким капроном золотистого загара, туфельки модные, и ни крику, ни ругани — вежливая, деловитая. Федя-Вася растерялся от такого невозможного превращения, но потом вспомнил, как Клавка влюблена в Митю Соловья, и такой она стала, значит, после его дрессировки. Почему? А потому, что когда баба любит, а женой еще не стала, она того мужика слушается, как бога, и ведет себя примерно. А как должна вести себя баба, которая полюбила вежливого Митю Соловья? Тоже вежливо, благородно, иначе затылок об затылок, как говорится, и кто дальше улетит.