Голован
Шрифт:
Как в скупом режиме прояснил Дьюка Ирнац, ныне мы имеем дело с народом ку-пу-пу (легко запоминается, так что удобство налицо). Это самый древний и уважаемый народ леса. Наши марайя сдержанно не возражают: была охота вступать в диспут, в котором победит тот, у кого в наличии больше копий. К тому же у встречных на поясе приторочены еще и дубинки. Отполированы вполне изящно, а раскрашены не хуже лиц. Нам повезло, мы столкнулись с народом, обожающим изобразительное искусство. Конечно, основная цель нашего похода все же не этнография, но отрядный корреспондент Чаба Унасло решил, похоже, извести на съемку татуировок ку-пу-пу половину наличной фотопленки. Аборигены не возражают. После долгой жизни в полумраке нижних этажей сельвы, магниевые фотовспышки вносят в их прозябание нечто светлое.
— Нам
Ясное дело, речь не о море. Где-то рядом река, возможно, широкая. О Выдувальщик Сферы! Неужели хоть некоторое время можно будет не идти, а плыть? Новость распространяется мгновенно. Довольны практически все, включая рабов-носильщиков. Кроме приписанных к отряду поклонников Великана.
Подвопрос «На чем плыть?» пока не стоит. Всему свое время.
Неужели мы действительно хотим найти утерянные древние города? Но для чего они нам сейчас? Шесть лет назад, в дни Большого Махания Атомными Дубинами, мы обратили в незаселяемые руины сотни, а то и тысячи вполне живых городов. Зачем раскапывать древнее, если с дистанции, пунктуально отмерянной дозиметром, при помощи бинокля вполне можно любоваться свеженькими развалинами? Но может, мы ищем эти былые артефакты для понимания себя сегодняшних? Хотим глянуть на засыпанные временем цивилизации прошлого, чтобы понять будущее. То есть, то скрытое Мировым Светом время, когда далекие-далекие потомки отроют в пепле наши собственные руины. Что они подумают о нас? Совпадут ли эти мысли с теми, что возникнут у нас, когда мы нечаянно (а как же еще в этом зеленом аду?) откупорим консервы древности?
Цивилизации гибнут — человек остается! Вот что подумаем мы и, хочется верить, наши праправнуки. Ибо еще имеется надежда, что хоть кто-то не вымрет и прорвется вперед.
Получается, в этой удаленной от умирающего мира сельве мы разыскиваем надежду. Она стоит всех возможных сокровищ. Почти вероятно стоит.
— И куда мы все-таки поплывем? — спросил я у Дьюки Ирнаца, оставшись с ним более-менее наедине.
— По возможности, в нужном направлении, — осклабился наш штатный проводник. — Не волнуйтесь, господин доктор.
— Я, для общего развития, господин мастер-проводник. И заодно — для ориентировки. Все ж забрались массаракш знает куда. Так что простите великодушно за назойливость. Мы ведь прем пока со стороны моря, правильно? Я не топограф, но все же ведаю — реки обычно впадают в моря. Нас назад не вынесет?
— Сориентируемся как-нибудь. Вообще тут такое дело: мы сейчас на каком-то из притоков реки Иррациональная. — Мне явно повезло, нынче Дьюка Ирнац был в настроении поболтать. — А сама Иррациональная почему так называется? Да потому, что еще никто не понял, как работает ее ирригационная система. Природная, само собой. Река в районе экватора, потому независимо от времени года в нее попадает слив от дождей. Дело-то понятное. Если на севере Сферы Мира зима, то на юге — лето, и наоборот. Тут, естественно, не в плане снега, но все же в плане осадков. Тем не менее перепады водотока, имеют место. Может, из-за этого, а может, еще из-за чего-то, нам покуда неясного, — Дьюка Ирнац зачем-то подмигнул, — Иррациональная порой меняет русло. Хуже того, она еще и меняет устье, место своего слива в океан. Я уж не говорю, что там еще и пороги, или, при очередной смене русла, гигантские стволы торчат прямиком из воды. Думаете, за последние лет двести никто не пытался использовать реку для судоходства? Пробовали, да только где те попробовавшие сейчас?
— Да, но ведь все едино, река как бы к морю-то рулит? — напомнил я невзначай.
— Иррациональная настолько извилиста, что сам Выдувальщик Сферы Мира ногу сломит, — пояснил Дьюка Ирнац. — Никто не разобрался, как она течет через Топожвари-Мэш. К тому же у нее еще и притоки! Неизвестное количество.
— Все ж непонятно, господин мастер-проводник. Почему нет нормальных… да и никаких, в общем-то, карт этого района? Вот и вы тут были не единожды с… э-э… с экспедициями, правильно? А карты все одно нет.
— Тут в чем фишка, доктор Гаал, — Дьюка Ирнац снова подмигнул. — Зачем мне карта? В смысле, она-то мне нужна. Но если вдруг я ее сделаю, то исключительно для себя. Вы же понимаете? Бизнес! Зачем я буду сам убивать свое дело? Подсовывать добытые с риском для жизни знания своим конкурентам. Вы ж, доктор, как ученый прямо-таки рассуждаете. А я человек простой. Мне мое собственное благополучие всего дороже. Мне в вашем Департаменте науки даже руку не пожмут, а так, похлопают по спине — молодец, мол, и… пшел вон! Никто меня в диссертациях не упомянет даже, а уж тем более при раздаче наград. Гиблое дело. Так что я уж сам как-то.
— Ну, это вы лично, допустим. А вообще?
— А что «вообще»? Каждый же так, доктор, совершенно каждый. Любой проводник беспокоится о себе. К тому же тут же еще и между странами конкуренция, так? Военные тут бывали, наверное. Может, и составляли. Ну так опять же, секретные эти карты. И между собой враждующие армии уж никак сведениями не поделятся, сами понимаете. А уж большой бизнес, тот… Вы вот с нашим Ио Керталаном посудачьте. Много он вам не расскажет, это уж как пить дать. Скрытный типчик, что-то он такое знает. Эх! Покопаться бы его полевой сумке. Может, там и карта наличествует. Кто проверял?
— Да ну! Шоймар наш, тот бы знал уже. Разве…
— Шоймар? — наш проводник ухмыльнулся. — Шоймар — это еще та рыбина. Может, и у него тоже карта, да только своя. По крайней мере, какие-то прикидки у нашего шефули есть, я уж вам, доктор Гаал, гарантирую. Так что не волнуйтесь за речное путешествие. Отдохнем чуток. Потом все равно топать придется, но лучше все же поменьше. Сами видите, как тяжело тут дается каждый километр пехом.
На это возразить было нечего. Отдохнуть хотелось сильно. Хотя, по сути, мы торчали на месте уже двое суток, и я, например, несколько перевел дух. Наши рабы-носильщики вместе с приписанными марайя, а также почти все прочие рядовые члены экспедиции, трудились нынче по другому профилю: разом с ку-пу-пу валили лес и обтесывали деревья. Мы готовились к плаванью на плотах.
Идея, в общем-то, интересная.
Или все совершенно не так? Совсем мы не бесстрашные исследователи, смело идущие в неизвестность во имя науки. Наши гордо вскинутые головы — всего лишь ширма. Под москитными сетками и запахнутыми одежками только дрожащие, сморщившиеся тела. Они стиснуты не одеждой, они стиснуты, повязаны и перемотаны вкривь и вкось обыкновенным страхом. Вообще-то нет, не обыкновенным. Тот, перед неизвестностью джунглей, непредвиденным будущим и прочим, конечно же присутствует. Но это лишь верхний слой. Страх у нас внутри многослойный, как луковица. Если срезать верхние, то… Там внутри сердцевина. Самый главный, прячущийся в темноте, выбеленный, — страх из страхов. Если думаете, что он хоть каким-то боком касается тропического леса или даже сгинувших в тартарары, исчезнувших и никем не найденных доисторических городов, то сильно ошибетесь. Он касается и повязан лишь с тем, что оставлено позади.