Голован
Шрифт:
То есть, хотелось бы провалиться.
Пол из листьев пальмы подо мной вздымается. Меня перекатывает, словно тюк соломы, сталкивает с таким же тюком рядом. Позади на него натыкается еще один.
— Кто там?! — громко, спросонья кричит Керталан.
Дремлющий абориген ку-пу-пу тоже сипит что-то с присвистом на своем диалекте. Бальсовый плот подозрительно трещит, затем приподнимается и снова рушится. В шалаш врывается пенящийся поток воды, но тут же утекает куда-то вниз, под подстилку. О, сохрани Мировой Свет! Или мы куда-то врезались, или на притоке Иррациональной
Туземец по имени Цуцу у переднего рулевого весла стоит мокрый от головы до пят, но спокойный, как тирианский «зубоскал» на плановом ремонте. Спереди по курсу расходится вширь большущая — метра три высотой — волна, совершенно невозможная в столь малом водоеме. Дальше, неясно на каком расстоянии, вздыбилось что-то огромное: в брызгах и пене не разобрать. Плот разворачивает куда-то боком. Течение, однако, сильнее, чем кажется! Как бы не налететь на эту скалу. Цуцу до жути планово орудует свои большущим веслом. В этот момент на нас налетает волна.
Едва успеваю во что-то вцепиться. Заплесневелая вода окатывает сверху донизу, противно затекает за шиворот. В ужасе смотрю вперед. Но волноваться уже нечего. Скала впереди исчезает, как будто ее и не было, только расходится вширь очередная невиданная круговая волна, еще больше предыдущей. Лихорадочно ищу на палубе что-нибудь надежное, для того чтобы обнять и слиться воедино. О Мировой Свет! Только бы не развалился плот! И лишь бы не упасть за борт! Дьюка Ирнац говорит, что пираньи-кулебяки населяют не только саму Иррациональную, но и все ее притоки. На наш длинный неуклюжий плот снова рушится неизвестно сколько десятков тонн воды. Кажется, я кричу. Или кто-то рядом.
Массаракш! Снова мокрый по уши. Но все же живой и не в воде. Полеживаю, обняв бамбуковую жердь нашего шалаша. Проморгавшись, наблюдаю, как метрах в семидесяти волна, только что гребенкой прошедшаяся по нам, приподнимает и затем резко кидает вниз следующий позади плот. О Творец Мира! Тем не менее и там все удачно — плот выравнивается. Уже легче. Но вспоминаю, что в нашей флотилии целых пять плотов. Только бы и им повезло.
— Что это было? — спрашивает стоящий так же на четвереньках выкарабкавшийся наружу несостоявшийся покуда промышленный магнат Ио Керталан.
Я пожимаю плечами. Господи, да откуда ж мне ведать?
— Эй, туземец! Что случилось? — поворачивается к рулевому Керталан. Похоже, «промышленный босс» взбешен. Зря он это. В смысле спрашивает. Откуда местному знать наш «северный» язык.
Рулевой из племени ку-пу-пу, понятное дело, молчит. Несмотря на языковый барьер, Цуцу, конечно, понимает, о чем спрашивает человек Светлой Кожи, но не отвечает даже жестами. Взгляд его устремлен куда-то в неясные дали. Впрочем, какие дали в джунглях?
— Нет! Ничего! Нет! Не случился! — заявляет вдруг откуда-то сзади главный местный ку-пу-пу — «капитан плотовой флотилии» Маддукко.
— Как ничего? — кричит Ио Керталан. — А это?
Плот снова подпрыгивает на волне — на этот раз сравнительно маленькой. По каждому из нас
— Ничего! Нет! Не случился! Господин, — повторяет ку-пу-пу до странности сонным голосом. Он даже кланяется.
Мы с Керталаном к тому времени уже подвигаемся в сторону от входа, потому как из длинного плотового шалаша на Мировой Свет начинают с причитаниями и руганью выбираться все, кто до того спал или пытался это делать. Тут все вперемежку, и рабы, и носильщики-марайя, и основной состав экспедиции, понятное дело. Ясно, что им огромные волны пронаблюдать не пришлось, их попросту тряхнуло и залило водой неизвестно почему. Но объяснений ждут и они тоже.
— Птица. Упал. Вода. Буль! — В большей степени жестами, чем словами, поясняет расширившейся аудитории «капитан» Маддукко. Все-таки за дни плавания он успел поднатореть в общеимперском. Сам Маддукко внимательно смотрит на переднего рулевого Цуцу. Что-то они там телепартируют друг дружке, не иначе. Смутно мне кажется, что дело нечисто. Но разве это моя забота разбираться с аборигенами? Для этого есть проводник-охотник Дьюка Ирнац, в конце концов. Он путешествует на другом плоту. Думаю, вот там сейчас и идут разборки.
— Какая, к Выдувальщику, птица? Какого она размера?! — Ио Керталан недоволен. Похоже, кстати, что и собой тоже. Будущий босс геологоразведочного бизнеса показал личное волнение в присутствии недочеловеков. Прокол, какой прокол! Он недовольно косится на Маддукко, потом поворачивается ко мне и дает пояснение:
— Дикари, ничегошеньки не понимают.
Ну еще бы! А мы, значит, что-то поняли.
Я молча смахиваю воду с бровей и киваю:
— Ладно, ничего. Я уж боялся, что это какие-нибудь «голубосоюзные» тирианцы прилетели.
Абориген ку-пу-пу у руля натянуто хохочет. Вряд ли он понял, о чем я пошутил, но вот что пошутил, понял. Все-таки с местными надо держать ухо востро — психологи они замечательные.
— Какая птица? Что за бред? Чуть плот не развалился, а они — птица. Может, рыба? — Все не успокаивается, бормочет Керталан. — Эй! — машет он Маддукко. — А тот? Ну, рулевой позади, — Ио Керталан помогает себе жестами, — он что, тоже ничего не видел?
— Нет, господин! — «Капитан флотилии» снова кланяется. — Муцу — он не видеть! Никак! Ничего! Нет! Птица! Буль!
— Спали вы тут все, что ли? — зло интересуется Керталан.
Все остальные на плоту тоже обмениваются мнениями — на разных языках, кому на каком удобнее, — а заодно стягивают и пытаются выжимать одежду. Удобный момент для комаров и прочих кровососущих. Их тут, на безымянном притоке Иррациональной, триллионы. Я знаю, потому что в моих медицинских запасах очень скоро закончатся все виды мазей от укусов. Будет катастрофа.
Внезапно все люди замолкают. В джунглях хором начинают верещать птицы. Будто кто-то щелкнул выключателем и задействовал многоголосый хор. Только сейчас соображаю, что обычно эта какофония не умолкает ни на секунду, разве что по ночам пластинка меняется на другую. Вместо птиц начинают петь древесные пальмовые жабы.